Сепультурум
Шрифт:
Если последняя фраза и навела Барака на какие–то мысли, он никак об этом не упомянул.
— Мы не можем просто тебя здесь оставить, — сказал он. — Я так не поступлю.
— Барак, я пойду одна, — отозвалась Моргравия. — Я должна. Для вас обоих это небезопасно. Вам придется меня отпустить.
Он на мгновение задержал ее взгляд, словно оценивая правдивость сказанного, а затем кивнул и уронил руку.
— Ты направляешься в церковь, верно?
— Можно и так сказать.
Он кивнул и на это, хотя по его напряженной челюсти она видела, что ему хочется пойти с ней и отомстить за мертвых
— Будь осторожна, — произнес Барак.
— Просто доберитесь до ворот. Если я потерплю неудачу, только они будут стоять между чумой и всем остальным ульем. Я бы предпочла, чтобы вы находились с той стороны.
Казалось, Барак хотел сказать еще что–то, но передумал. Моргравию это устраивало. Она никогда не отличалась сентиментальностью и совершенно не испытывала ее и сейчас. Она пошла дальше.
— Больше мы не встретимся, — крикнула она. — И не пытайтесь меня искать.
Потому что я буду мертва.
Барак не ответил. Через несколько минут грузовик зачихал и с пыхтением начал удаляться.
В тени ее поджидала одинокая фигурка. Невысокая и грациозная, она имела осанку танцовщицы, однако Моргравия знала, что к чему.
Когда она взглянула на Хел, на поверхности разума заплескались шевельнувшиеся старые воспоминания. Маленькая девочка, робкая и напуганная, стоит босиком, держась за руку матери. Возле храма Кровавых, громадные бронзовые двери которого открываются. Зловещая тьма, запах смерти. Вот они нетвердыми шагами приблизились к порогу, и крошечная ладошка выскальзывает из ее руки. Невинность, принесенная в жертву. Беззвучные слезы. Всепоглощающая темнота. Закрываются двери, ведущие в одну жизнь, и отпираются те, что ведут в иную. Одна утрата добавляется к другой, увеличивая ее.
— Я нашла тебя, Мама, — произнесла Хел и сделала неглубокий книксен.
— Не только меня, — отозвалась Моргравия. — У тебя есть и еще что–то, так ведь?
Хел склонила голову.
— Ты вспомнила?
— Кое–что.
— Тогда иди за мной, я знаю дорогу.
Моргравия подавила скорбь, подавила желание прикоснуться к лицу Хел, чтобы ощутить непорочность, которая, как ей было известно, давно уже ушла. Это был внутренний порыв, глубокая тоска. Она не выдала ничего из этого. Потому что и сама не понимала. В воспоминаниях присутствовал пробел, словно те сговорились ускользать от нее.
Глава XXVI
Вера
Неверующие горели. Их кожа чернела, и они корчились в клетках, обгорая до костей, пока не оставалось ничего, кроме пепла. Те, кто еще ожидал своей участи в загонах, были вынуждены наблюдать. Некоторые плакали, другие смотрели с тупой увлеченностью. Большинство узников сбились в группы — часть в силу родственных связей, часть из простого племенного инстинкта. Человек не создан для жизни в одиночестве. Движущей силой его эволюционного цикла является врожденная тяга к размножению. Каждому нужен клан. Так повелось с первобытных времен, это важнейший для выживания инстинкт. Ведь поодиночке люди слабы, но вместе он сильны.
«А еще глупы», — подумал Кристо, размышляя об этих когда–то прочитанных
Присутствие. Он задался вопросом, ощущают ли его в свои предсмертные мгновения те, кого подвешивают наверху.
Он не отпускал Карину далеко от себя. Та мало что говорила с тех пор, как пришла в сознание. Какая–то его часть жалела, что это вообще произошло. По крайней мере, так она бы избежала этого ада. В буквальном смысле: долбаной огненной преисподней.
Вместе с ними держалось несколько рабочих с факторума, патронщики и производители брони.
Кланы.
Он сообразил, что Селестия отошла, лишь когда было уже слишком поздно. Та стояла одна, отдельно от всех племен, ведь ее собственное было мертво — его испепелил огонь, совсем как людей в клетках, или же сожрала деградировавшая разновидность человечества.
У тварей-каннибалов тоже было племя. Орда. Впрочем, похоже было, что они не доставляют церкви проблем. Возможно, именно так Конвокация согнал столь многих под ярмо своего культа. Он предложил защиту, убежище от мертвецов, и — хотя оставалось неведомо, как он добился успеха — назвал это верой, как поступает множество ограниченных людей, жаждущих власти. Если нечто нельзя доказать, в это необходимо лишь верить, слепо и абсолютно, вплоть до уничтожения всего, что встанет против, как бы рационально оно ни было.
Кристо двинулся в толпу, проталкиваясь через забитый загон и пытаясь добраться до Селестии.
— Святотатство… — произнесла она, поначалу тихо, одновременно оценивая и утверждая. — Святотатство, — повторила она громче и привлекла к себе внимание служительницы в маске, которая подошла к загону, непринужденно сжимая в кулаке дубинку.
— Заткнись, — ощерилась служительница, погрозив дубинкой.
Расправив плечи и вздернув подбородок, Селестия не отступила.
— Святотатство.
Служительница замахнулась, но Кристо вступился за Селестию и выдержал удар.
— Не тронь ее, — прорычал он. Родительский инстинкт сработал не только на дочь. Он увидел, что Карина приближается, и взглядом предупредил ее не подходить. Он и так уже впутался, ей это было ни к чему.
Служительница подозвала нескольких своих соратников. Часть из них была из числа недавно помазанных, и им не терпелось дать выход собственному страху, причинив страдания беспомощным. Кристо совсем к таковым не относился, но он был в меньшинстве. Словно ощутив перемену настроения, напуганное стадо в загонах попятилось назад. Между Кристо с Селестией и остальными образовался просвет.