Сэр Гарольд из Зоданга
Шрифт:
— Датток, проводите, — обратился джед к помощнику.
Секретарь провел супругов Ши и Раса Таваса в небольшую комнату для заседаний. Усаживаясь, Ши не отрывал изучающего взгляда от Раса Таваса, а устроившись поудобнее, спросил:
— Доктор, это правда, что ваш мозг трансплантировали в тело более молодого человека?
— Да, это правда, — ответил Рас Тавас скрипучим голосом. — Но давайте не будем обсуждать обстоятельства трансплантации моего мозга, поскольку под давлением общественности я был вынужден согласиться на прекращение нейрохирургических операций подобного рода. К тому же я не такой болтун, как Морис Кайяк, и не расположен тратить
Ши изложил историю похищения Волинды. Заканчивая свой рассказ, он сказал:
— И поэтому, зная вас как дальновидного, хорошо информированного человека, я задаю вам вопрос: получили ли вы от своей осведомительной системы информацию о том, что наша пара прибыла на Барсум?
Рас Тавас захихикал:
— А вы умны, доктор Ши. Вам, по крайней мере, известно, что лесть — это безотказное средство доставления удовольствия коллеге. Но, прошу вас, не надейтесь, что оно сработает и в случае с человеком, обладающим таким сверхинтеллектом, каким обладаю я. Я ведь без труда вижу все ваши детские уловки.
Ладно, положим, что мои информаторы и на самом деле известили меня о прибытии на Барсум интересующего вас доктора Маламброзо вместе с украденным ребенком. Если я направлю вас на след этого чародея, я вправе рассчитывать на ответную услугу с вашей стороны.
— Например, какую? — спросил Ши.
— Это мы посмотрим. Благодаря проведенным мною подробным исследованиям, доктор Ши, я кое-что узнал о вас, так что мне стали ясны все специфические особенности вашей личности.
— У вас имеется на меня досье? Интересно, откуда вы черпали обо мне сведения — ведь вчера я впервые прибыл на Барсум?
Рас Тавас скривил рот в улыбке:
— О, у меня есть немало способов; много способов. Хотя бы изобретение вашего коллеги-ясумита, первооткрывателя беспроводного сообщения Гридлея; я успешно им воспользовался. Но, возвращаясь к предмету обсуждения, доктор, позвольте спросить: а чем вы занимаетесь на своей планете?
— Я профессор психологии в Гараденовском институте, штат Огайо.
— Именно так я и предполагал! Я понял, что в начале своей деятельности вы были нахальным, нахрапистым и эмоционально несдержанным молодым человеком, а затем, обретя определенный опыт, что подчас было для вас болезненно и не совсем приятно, вы научились укрощать свою природную импульсивность, для того чтобы не нарываться на ответные оскорбления и, обезоруживая учтивостью своих противников, не возбуждать враждебного отношения к себе. Ваше поведение здесь в течение нескольких последних ксатов указывает, что вы сдержанны и учтивы сверх всякой меры.
— Ну а какое все это имеет отношение к вам, доктор? — спросил Ши.
— Не спешите, скоро поймете. Когда Вад Варо — в вашем мире он имел имя Улисс Пакстон — произвел трансплантацию моего мозга из одряхлевшего тела в тело, которое вы сейчас видите перед собой, он проделал великолепную работу. Да это и неудивительно, поскольку у него был величайший из всех возможных учитель по нейрохирургии — а именно я.
— А что произошло с мозгом, который до трансплантации находился в теле, в коем сейчас пребываете вы? — спросил Ши.
— Его сожгли. Для цивилизации это была небольшая потеря, поскольку мозг находился в теле весьма примитивного и тупого индивидуума, который, еще будучи ребенком, навсегда расстался со школой. Но когда все эти факты получили огласку, наши сентименталисты
Есть кое-что, однако, что помешало Ваду Варо полностью справиться с поставленной задачей. Тело, в которое был трансплантирован мозг, сохранило в себе весь комплекс желез, деятельность которых оказывала влияние даже на мой превосходный мозг. И поэтому мирские побуждения и желания, которые, по моим понятиям, были окончательно мною отброшены как проявления иррационального сентиментализма, все-таки начали возникать и докучать мне.
Фактически, как мне кажется, я превращаюсь в то самое существо, к которому сам отношусь с величайшим презрением: в эмоционального, иррационального сентименталиста. Так, например, оказавшись недавно в обществе двух дочерей Мориса Кайяка, достигших возраста невест, я, к своему ужасу, почувствовал сильное половое возбуждение, что привело мой детородный орган в состояние эрекции. А поскольку здесь, на Барсуме, мы не прикрываем эти части тела идиотскими костюмами, в которые наряжаются ясумиты, и поскольку явление, о котором я упомянул, считается на Барсуме грубейшим нарушением приличий, мне пришлось пробормотать что-то невнятное в свое оправдание и поспешно удалиться.
Вы, конечно, можете спросить, почему я просто не общаюсь с людьми своего класса и не склонен испытывать влечения к тем, к кому влекут меня секреты, выделяемые моими железами, как это делают все другие смертные? Трудность заключается в том, что, наметив такую линию жизни и в течение веков следуя идеалу абсолютно рационального, целеустремленного, не подверженного эмоциям ученого, я понял, что просто не могу смешиваться с другими людьми, с толпой. В силу своей тупости они не любят меня и, что также весьма тягостно, в большинстве своем наводят на меня скуку.
Устанавливая со мной личные отношения, они не принимают в расчет мое явное интеллектуальное превосходство. Если я присоединяюсь к группе людей, ведущих беззаботную беседу на ничего не значащую тему, то все замолкают еще при моем приближении. Если я стремлюсь завязать общение с одним или несколькими выделяющимися из общей массы личностями противоположного пола, то объект, с которым я желаю установить дружеские контакты, подыскивает прозрачные предлоги, чтобы отклонить мои намерения: она то нездорова, то у нее уже что-то намечено раньше, или уже имеется близкое существо, или придумывается какая-нибудь другая отговорка. Никто никогда никуда меня не приглашает! Интеллектуально я осознаю, что одиночество — это просто еще одно иррациональное чувство, порожденное моими примитивно действующими железами, полученными в наследство от предшествующего тупого хозяина моего нынешнего тела. Но осознание этого факта не делает мои переживания и ощущения менее болезненными.
Ши, улыбнувшись, повернулся к Бельфебе и сказал:
— Он напоминает мне Эдгара По.
— Кто или что такое «Эдгар По»? — сразу же спросил Рас Тавас.
— Ворон, которого я когда-то знал.
— Что это — «ворон»?
— Крупная черная земная птица, всеядная и весьма сообразительная. Эдгара подобрала некая супружеская пара, когда он едва оперившимся птенцом, еще не успевшим встать на крыло, выпал из гнезда. Его принесли домой, выкормили, и он превратился в большого красивого взрослого ворона. Тогда пара решила, что нехорошо держать Эдгара дома взаперти. Они принесли его туда, где, как им было известно, часто появлялись дикие вороны, и отпустили его на волю.