Сэр Гибби
Шрифт:
— Эй, Донал! Скажи нашему немышу, чтобы шёл завтракать!
— Он ушёл назад, за овцами! — крикнул Донал в ответ.
— Боже правый! Да он же заблудится! — воскликнула Джин.
— Уж кто–то, а он не заплутает! — отвечал Донал, немножко рассердившись на хозяйку за то, что она назвала его друга немышом. — Гибби своё дело лучше всех знает, хотя его и считают за дурачка. А всё потому, что он ерунды не мелет, как некоторые!
Джин вернулась на кухню, всё ещё тревожась за судьбу своего маленького домового и жалея, что он ушёл. Однако она немного приободрилась, когда увидела, что ни Джанет, ни Роберт не проявляют ни малейшего беспокойства.
—
— У него в сумке лепёшка, — ответила Джанет. — По крайней мере, Господу будет, что умножить.
— Что–то я тебя совсем не понимаю, — озадаченно проговорила Джин.
— Вы, наверное, помните, мэм, — ответила Джанет, — когда Господь решил накормить целые тысячи голодного народа, Он взял в руки то, что у них нашлось, — и умножил. Я вот иногда думаю: что было бы, не окажись рядом того паренька, с пятью хлебами и двумя рыбками? Хотела бы я посмотреть, что бы сделал Господь, не окажись у Него под рукой совсем ничего! Но ведь Он всегда исполнял только то, что Отец и до Него уже начал делать.
— Фу–ты, ну–ты! — фыркнула Джин, всегда считавшая Джанет любительницей говорить загадками. — Вечно тебе надо расспрашивать да раздумывать о чём позаковыристее.
— Да нет, — ответила Джанет, — только иногда как будто пытливый дух на меня находит, так всё сразу узнать хочется.
— Смотри, Джанет, не увёл бы тебя этот дух прочь от злачных пажитей да тихих вод, — проговорила Джин, яростно мешая длинной ложкой в котле с кашей.
— Не уведёт, — очень спокойно сказала — Джанет. — Когда Господь мне говорит: «Что тебе до того?», я уж стараюсь делать так, чтобы Ему не пришлось повторяться: встаю и иду за Ним.
Эти последние слова почти вывели Джин из себя, но она благоразумно промолчала. Она опасалась, что подобные убеждения не вполне соответствуют тому, что принято считать истинной доктриной, и считала себя гораздо более здравомыслящим и трезвым человеком, чем её гостья (хотя, как и у каждого человека, гордящегося своей житейской мудростью, в ней было больше обыкновенной мирской, житейской приземлённости, нежели подлинной мудрости). Тем не менее, она ничуть не сомневалась в том, что Джанет — очень хорошая и добрая, считала её блаженной дурочкой, которой благоволят небеса, и потому невольно прислушивалась к её высказываниям. Джанет, в свою очередь, считала хозяйку честной женщиной, которая «однажды непременно откроет глаза и увидит свет».
Позавтракав, Роберт с трубкой пошёл в амбар, приговаривая, что сегодня даже солома от искры не загорится. Джанет помыла посуду и уселась со своей Библией, а Джин то входила на кухню, то снова выходила, хлопоча по хозяйству.
Дождь продолжал лить, ветер свистел, и вода потихоньку поднималась. Работать было невозможно — разве что покормить скотину, обмолотить в амбаре немного зерна и связать из соломы несколько верёвок, чтобы потом обвязывать ими снопы будущего урожая (если он, конечно, будет). Дождь всё не кончался, и к полудню мистер Дафф начал с беспокойством подумывать, что верёвки могут и не понадобиться, а мимо фермы уже проплывали прошлогодние скирды сена, стоявшие когда–то чуть выше по долине, и Даур уносил их всё дальше, к самому морю. Зрелище было жуткое, и крестьянам казалось, что таким, должно быть, и будет тот самый страшный Судный день. Вокруг фермы до самого подножья гор, справа и слева от дома, возвышавшегося на холме, вместо полей простиралась жёлто–коричневая
Мистер Дафф беспокойно бродил с места на место, не зная, чем себя занять. Ночь надвигалась быстрее, чем обычно; серое водяное полотнище плотно закрыло землю от солнца. В сгущавшихся сумерках мистер Дафф прошагал от амбара к дому и, войдя, устало опустился на стул, внезапно обессилев от отчаяния.
— Ну хорошо, — сказал он, — почему Господь на Саула махнул рукой, а Давида приголубил, я ещё могу понять. Но вот зачем Он позволил нам вырастить зерно, а потом наслал потоп, чтобы всё погубить, этого ни один смертный понять не в силах. Нет уж, Джанет, ты пока помолчи! Я ведь не жалуюсь. Просто говорю, как думаю. Не могу я понять, для чего Ему всё это надо. Чего в этом хорошего? Все поля и луга как корова языком слизала, прямо в море. Того и гляди, вся земля туда сползёт!
Джанет сидела молча, не отрывая глаз от мелькавших в руках спиц, довязывая носок, который Джин начала было вязать для брата. Она знала, что бесполезно убеждать в благотворности несчастий и трудностей человека, для которого жизнь состоит лишь из того, чтобы пить и есть, вставать и ложиться, работать и прокладывать себе дорогу в мире. Хотя мистер Дафф и был церковным старостой, он, как и любой язычник, почти не подозревал, что есть иная, настоящая жизнь, а еда, питьё, сон и работа должны лишь сопутствовать ей и подчиняться.
Хозяйский дом находился почти в самом центре всех угодий главной глашруахской фермы, и потому от него до соседних хозяйств было довольно далеко. Но на земле мистера Даффа проживало ещё две–три семьи, и не успело стемнеть, как к нему в дом постучались старики–супруги, жившие ближе всех остальных, а за ними со всеми своими детьми прибежала и жена десятника, чей домик находился немного дальше. На ферму быстро надвигалась ночь, а Гибби всё не было. Роберт всё больше нервничал, и Джанет всё время успокаивала и подбадривала его.
— Одно хорошо, — проговорил старик. — С ним Оскар.
— Да, — отвечала Джанет, не желая в присутствии других людей говорить ничего такого, что хотя бы отдалённо могло сойти за упрёк в адрес мужа, но внутренне страдая из–за того, что тот готов искать утешения в собаке. — Наш Оскар — пёс что надо! Не зря Господь дал ему столько ума да ловкости, чтобы за овцами приглядывать. Конечно, ведь Он и Сам Пастырь. Уж Он–то знает, что пастуху надо от верной собаки.
Только Роберт понял, что кроется за её словами.
— Нет, Оскара с ним нет, — сказал Донал. — Он у меня, в хлеву. Вернулся, когда Гибби уже давно ушёл. Скулит и всё как будто его ищет.
Роберт тяжело вздохнул, но ничего не сказал.
В ту ночь Джанет ни на минуту не сомкнула глаз: так много было людей, за которых ей надо было помолиться. Не только Гибби, но и все остальные её дети оказались в водяной ловушке, ведь они жили на разных фермах по всей даурской долине. Она призналась мужу, что не может спать, но не потому, что боится. Она просто хотела оставаться рядом с детьми и «всё время держать ворота открытыми». Именно так она всегда представляла себе молитву. Она никогда не говорила, что молится, — только всё время держала ворота открытыми. Неудивительно, что Донал вырос поэтом!