Сэр Найджел(изд.1992)
Шрифт:
В какую-то минуту этой жестокой схватки он, преодолев слабость, видимо, все-таки дотащился до узкого окошка, повис на железной решетке и поглядел во двор на разыгравшийся там грозный спектакль. В красном свете пылающих факелов, укрепленных в амбразурах и на крыше, он увидел внизу дикое кружение закованных в латы фигур, отливающих медью, сверкающих железом. Словно бредовое видение, вспоминались ему потом развевающиеся шарфы, повязанные на шлемы, гребни, украшенные драгоценными камнями, пышные плащи и щиты, блещущие гербами, на которых по золотому или серебряному, червленому или черному полю располагались всевозможные геральдические фигуры — кресты, пояса, стропила, перевязи и прочее. Точно букеты ярких цветов, они взлетали и опускались, двигались вперед и назад у подножья его башни, то теряясь в тени, то
— Мэнни! Мэнни! Святой Георгий за Англию! — раздался громовой клич, а в ответ, заглушая грохот и лязг битвы, слышался столь же гордый призыв: — Шарньи, Шарньи! Святой Денис за Францию!
Вот какие смутные видения еще жили в памяти Найджела, когда наконец туман в его голове рассеялся и он впервые явно понял, что лежит на низкой кровати в угловой башне и пальцем не может пошевелить от слабости. Возле него Эйлуорд раздирал грубыми пальцами стебли лаванды и разбрасывал их по полу и по постели. К стене в ногах кровати был прислонен длинный лук. На нем висела железная каска. А их владелец в одной рубахе обмахивал своего господина, отгоняя мух, и сыпал на него душистую траву.
— Клянусь рукоятью! — завопил он, сверкая всеми зубами в радостной улыбке. — Благодарение Пречистой и сонму святых, ты пришел в себя! Скончайся ты, я бы не посмел вернуться в Тилфорд. Три недели пролежал ты тут, лепеча, как несмышленый младенец, но теперь по твоим глазам видно, что ты снова в себе!
— Я и правда получил малую рану, — еле слышно произнес Найджел, — но стыд и горе мне, что я валяюсь тут, если для моих рук есть дело. Куда же ты, лучник?
— Оповестить доброго сэра Чандоса, что тебе полегчало.
— Нет, останься пока со мной, Эйлуорд. Я как будто помню все, что случилось. Какие-то корабли, верно? И я встретился с очень достойным человеком, и мы обменялись ударами? И он мне сдался, так?
— Да, благородный сэр.
— А где он?
— Тут, в замке. Внизу.
По бледному лицу Найджела скользнула улыбка.
— Я знаю, как распоряжусь им, — прошептал он.
— Лежи смирно, благородный сэр, — с тревогой перебил его Эйлуорд. — Утром тебя смотрел сам лекарь короля и сказал, что ты сразу умрешь, если сорвешь с головы повязку.
— Хорошо, добрый лучник, я не стану ворочаться. Но расскажи, что было дальше.
— Да рассказывать-то почти нечего, благородный сэр. Будь у Хорька оруженосец, не провозись он так долго, облачаясь в доспехи сам, они бы нас одолели. Да только он вылез на палубу, когда они уже все полегли. Его мы забрали с собой на «Мари-Роз», потому что он твой пленник. А за остальных выручить ничего было нельзя, и мы побросали их в море.
— И мертвых и живых?
— Всех до единого.
— Это злое дело. Эйлуорд пожал плечами.
— Я было заступился за одного мальчонку, — сказал он, — но Кок Бэддинг ничего слушать не желал, а за него были и Черный Саймон, и все остальные. «Такой в проливе закон, — говорят. — Нынче они, а завтра мы». Оторвали его от мачты и бросили за борт, как он ни кричал. Клянусь рукоятью, не по нутру мне море и его обычаи! Пусть оно доставит меня назад в Англию, а больше я с ним дела иметь не хочу.
— Ну нет! На море совершаются великие подвиги, и на кораблях можно найти много достойных людей, — возразил Найджел. — И везде, куда ведут по нему пути, отыщутся такие, с кем переведаться — чистая радость. Стоит переплыть пролив, как сделали мы, и попадаешь к французам, без которых нам обойтись невозможно. Иначе как же обретем мы славу? Поплывешь на юг, и есть надежда добраться до земель неверных, где для оружия всегда находится дело и великая честь ждет тех, кто смел. Нет, ты подумай, лучник, какая это прекрасная жизнь, когда едешь и знаешь, что встретишь немало достойных людей, тоже отправившихся на поиски чести. А коли падешь, так за веру, и небесные врата распахнутся перед тобой. Но и на севере море также хорошо послужит
Эйлуорд покачал головой: его воспоминания о морском переходе были еще слишком свежи. Но он ничего не ответил, потому что дверь распахнулась, вошел Чандос и с повеселевшим лицом взял руку Найджела в свои, а потом что-то шепнул Эйлуорду, и лучник исчез из комнаты.
— Pardieu! Вид очень утешительный, — сказал рыцарь. — Теперь ты скоро встанешь на ноги.
— Молю простить меня, мой благородный господий, — сказал Найджел, — что в бою я не был рядом с тобой.
— И правда, мое сердце скорбело из-за тебя, Найджел, ибо такая ночь редко выпадает в жизни. Все произошло, как мы задумали. Потайная калитка была открыта, и они пробрались во двор. Но там их поджидали мы, и все сдались или были убиты. Однако большая часть французского отряда ждала на равнине Ньеле. Мы, вскочив на коней, выехали к ним. И застали их врасплох. Но они не пали духом и говорили друг другу: «Бежать — значит потерять все. Лучше вступить в бой, и, может быть, день еще останется за нами». В нашем авангарде их услышали и крикнули: «Святой Георгий свидетель, правда ваша — пусть будет проклят тот, кто обратится в бегство!» И они достойно держались более часа. Среди них было много таких, с кем всегда приятно скрестить копье и меч. Сам сеньор Жоффруа, и сеньор Пепин де Верр, и сеньор Жан де Ланда. Старик Байоль Желтый Зуб и его брат Эктор по прозванию Леопард. И уж конечно, сеньор Эстас де Рибомон постарался оказать нам достойную встречу и долго обменивался ударами с самим королем. Затем, когда кто был убит, а кто сдался, всех пленных привели на пир, который уже ждал их. За столом им прислуживали английские рыцари, весело с ними ели, пили и беседовали. И всем этим, Найджел, мы обязаны тебе.
При этих словах своего господина оруженосец порозовел от радости.
— Нет, благороднейший сэр, сделал я так мало! Но благодарю Господа и Богоматерь, что оказался полезен, раз уж тебе угодно было взять меня с собой. Случись так…
Не договорив, Найджел вновь побледнел и откинулся на подушку, в изумлении глядя на распахнувшуюся дверь. Кто этот величественный человек с высоким лбом, длинным красивым лицом и темными умными глазами? Кто, как не сам Эдуард, могущественнейший король Англии?
— Ха! Мой петушок с тилфордского моста, я о тебе не забыл, — сказал он. — И рад слышать, что ты опять обрел рассудок. Но, уповаю, ты из-за меня вновь его не лишишься, — добавил он, с улыбкой глядя на ошеломленного юношу, который, запинаясь, изъявлял живейшую благодарность за оказанную ему великую честь.
— Ни слова! — перебил король. — Но поистине мое сердце радуется, что сын моего старого товарища по оружию, сэра Юстеса Лоринга, показал такую отвагу. Если бы это судно привезло весть о наших приготовлениях, все наши труды пропали бы даром, и ни один француз в ту ночь не приблизился бы к Кале. Но особенно благодарю тебя за то, что ты доставил в мои руки человека, которого я поклялся покарать, ибо он всякими подлыми способами доставлял нам больше хлопот, чем кто-либо еще. Дважды я давал клятву, что Пьер Рыжий Хорек, попади он в мои руки, будет повешен, пусть его род и благороден. И вот это время пришло. Но я отложил его казнь, дабы на ней мог присутствовать ты, его победитель. Нет, не благодари меня. Это твое законное право, ведь им я обязан тебе.
Однако из уст Найджела рвались вовсе не изъявления признательности. Ему трудно было найти нужные слова, но промолчать он не мог.
— Государь, — пробормотал он, — не мне перечить твоей королевской воле…
Черный гнев Плантагенетов омрачил высокий лоб короля и его суровые, глубоко посаженные глаза.
— Клянусь славой Божьей! Еще никто ей не перечил безнаказанно! Так что же означает твоя речь, юноша, столь непривычная для наших ушей? Поберегись, ты ведь не шутки шутишь!
— Государь, — ответил Найджел, — во всем, что дано решать мне, я покорный подданный твоего величества, но есть такое, чего сделать нельзя.