Сэр Невпопад из Ниоткуда
Шрифт:
Когда вдалеке из дымки тумана выступили башни королевского дворца, я аж присвистнул от восхищения. Дворец, насколько я мог судить со столь значительного расстояния, оказался куда более массивным и величественным, чем я мог себе представить. Рва вокруг него не было, что меня несколько удивило. Зато он был обнесён высокой и толстой каменной стеной, и сверху на ней, если напрячь зрение, можно было разглядеть часовых и лучников, которые праздно прогуливались взад-вперёд. Для солдат королевской службы они вели себя что-то уж больно беззаботно. Я, однако, решил про себя, что в случае опасности их манера поведения решительно и быстро переменится. Самого же замка я по-прежнему целиком
У главных ворот слонялось немало всякого народу, было там и несколько весьма самоуверенного и недружелюбного вида стражников, которые никого за ограду не пропускали. К ним-то я и подошёл, стараясь, насколько это было мне под силу, держаться непринуждённо и с достоинством.
– Я желаю пройти в зал Справедливости и говорить с королём.
Один из стражников смерил меня взглядом и нехотя процедил сквозь зубы:
– Придётся тебе обождать, приятель.
Видно, ни моя внешность, ни тон его не впечатлили.
– Сколько? Хотя бы примерно.
– Считай, что совсем недолго. Завтра в полдень как раз настанет время, когда его величество изволит принимать простолюдинов в зале Справедливости. Но учти, король во всякий судный день рассматривает десяток дел, не больше. Так что займи очередь и хорошенько помолись, чтобы не пришлось тебе тут болтаться ещё неделю. – Он кивком указал мне на небольшую толпу, которая собралась неподалёку. – Двигай-ка лучше туда вон, к остальным, нечего здесь ошиваться. Путь недальний, даже для хромца вроде тебя. – И он прыснул со смеху, в восторге от своего остроумия.
Я собрался было ответить ему как подобало, очень меня разозлило его последнее замечание, но потом маленько поостыл и от этой идеи отказался. Что с него взять, с этого тупицы, который наслаждается перепавшей на его долю малой толикой власти, словно выдержанным вином, смакует её, вдыхает её упоительный аромат, боготворит её... А ведь в действительности он только выполняет приказы своего непосредственного начальства, и от него самого мало что зависит. Сцепись я с ним сейчас в словесной перепалке, и этим я только его развлеку и доставлю ему случай лишний раз унизить меня и других горемык, которые явились сюда за справедливостью.
Я пожал плечами, повернулся и молча похромал к остальным, от души надеясь, что никто из них не расслышит угрожающего урчания в моём голодном животе. Всю дорогу я кормился тем, что смог стащить у Строкера, когда уходил из трактира. Скудные мои припасы состояли преимущественно из всевозможных объедков со стола и двух мехов воды. Я старался жёстко экономить еду и пополнял запасы воды где только мог, и тем не менее то и другое подходило к концу. Желудок мой стал выражать по этому поводу всё более громкий протест. И вдобавок негодная правая нога после долгого и изнурительного путешествия стала отчаянно болеть и почти совсем отказалась мне служить. Я с таким трудом её за собой волочил, словно это была не человеческая конечность, а кусок железа. О том, чтобы попытаться скрыть хромоту от глаз посторонних – того же стражника, к примеру, – речь уже не шла. Главной моей задачей было не свалиться наземь при всём честном народе.
В общем, я добрёл до кучки людей, ожидавших приёма в зале Справедливости, и остановился в нескольких шагах от них. Вслед мне неслись смешки стражников, которые я проигнорировал. Простолюдины, ожидавшие королевской аудиенции, окинули меня равнодушными взглядами и продолжили – кто прерванные разговоры, а кто сосредоточенные размышления. К главным
Правда, от тех, кто находился поблизости от меня, по крайней мере от некоторых из них, тоже исходил дух, да ещё какой... Но чем именно от них разило, я уж лучше умолчу. Кстати, я их пересчитал по головам, моих товарищей по несчастью, каковых оказалось около двух десятков. И все явились сюда прежде меня. Я приуныл. Возможно, некоторые пришли вдвоём или даже втроём по одному и тому же делу, но и тогда мой шанс попасть в зал Справедливости завтра пополудни оказывался ничтожным. Значит, придётся ждать целую неделю. Но моих припасов хватит от силы на один день, а потом... Потом придётся их как-то пополнить. Мне нетрудно было бы обеспечить себя едой в любом лесу, ведь благодаря Тэситу я стал искусным охотником, но как добрести до леса с моей негодной ногой, которая и без того почти отказалась мне служить? Нет, наверное, немного передохнув, надо будет попытаться где-нибудь украсть еду или деньги. Хотя это и сопряжено с определённым риском. В общем, выбор у меня был небогатый, и я стоял, понурясь, весь во власти этих тягостных мыслей.
А тем временем, по мере того как солнце клонилось к горизонту, небо стали заволакивать тёмные тяжёлые тучи. Погода определённо начала портиться, что меня удивило и озадачило, ведь сезон дождей давно миновал, а до следующего было ещё далеко. В эту пору у нас в Истерии обычно бывает тепло и солнечно, во всяком случае если судить по предыдущим годам. Не иначе как это моё личное, особенное везение, в добавление ко всему пережитому. Я ужасно разозлился. Сперва на погоду, а после на себя самого, на то, что злюсь по таким пустякам.
Прошло несколько минут, и небо стало совсем чёрным, и что-то там наверху лопнуло, и начался дождь. На сей раз он не сопровождался громом, просто лил себе и лил с унылым шелестом, и делался всё холодней.
Некоторые из толпы, что меня окружала, стали браниться на чём свет стоял. Народу, кстати говоря, здорово прибавилось, теперь жаждущих добиться от короля справедливости было никак не меньше трёх десятков. Те, кто явился поздней остальных, прихватили с собой куски рогожи, чтобы укрыться от непогоды. Лучники на крепостной стене забились в свои караульные будки.
Мне было наплевать на дождь. Я вдавил в землю конец своего посоха, налёг на него всем телом и остался стоять на месте. Бегать вокруг в поисках убежища у меня просто сил не было. Мельком взглянув на стену, я заметил, что стражники указывают пальцами в мою сторону и скалят зубы в усмешке. Пускай себе. Какое мне дело до того, что они обо мне говорят и думают, эти тупицы.
Дождь всё усиливался. Одежда, что была на мне, промокла насквозь, волосы начали покрываться коркой льда. Даже на бровях, я это чувствовал, повисли маленькие сосульки. Но я стоял под ледяными струями, не меняя позы, не шелохнувшись, так, точно бросал вызов богам и разбушевавшимся стихиям. Те, кто меня окружал, продолжали выкрикивать ругательства и грозить небесам сжатыми кулаками. Попоны и старые рогожи, которыми эти люди укрывали от дождя свои головы, покрылись льдом. Воображаю, какими они от этого сделались тяжёлыми и холодными. Стоять под ними было не намного приятней, чем под открытым небом.