Серафима прекрасная

Фолиянц Каринэ

Сама Мария Ивановна слез сдержать не могла.

– Видишь, я-то сдержаться не могу, не могу, Сима! – Она рыдала, а Сима продолжала молчать. – Господи, за что, за что тебе-то столько мук, Симка, за что? Поплачь, милая, поплачь!

Сима молчала. Архитектор заглянул в комнату:

– Маш, там эта пришла. Рвется в дом.

– Кто?

Архитектор не успел ответить. Ира Долгова оттолкнула его, ворвалась в комнату, пьяная, растрепанная. Сима встала и молча посмотрела на нее.

– Ты… Ты его убила, в Москву уволокла. Ты жизнь его съела!

Ты…

Сима сказала тихо и спокойно:

– Не ори – в доме покойник. Иди, попрощайся с ним, он в той комнате!

– Пойдемте! – Архитектор увел рыдающую Иру.

Сима сидела с детьми под портретом, а в другой комнате истошно голосила и убивалась Ирочка. Так убивается и причитает, обливаясь слезами, всякая деревенская баба на похоронах.

Две соседки-сплетницы встретились у Симиного дома.

– Вот ведь какая – мужа-то полюбовницу пустила проститься.

– А чего теперь делить? Нет парня.

– Как Симка детишек-то потянет?

– Господи, да как тянула прежде, так и потянет. Не это самое страшное. Как она без него, без Виктора своего жить-то станет? И станет ли!

В этой комнате свадьбу их играли, в этой же и поминали. Витю хоронили из старого родительского дома. За столом поминальным сидела безмолвная Сима. Сын и дочка рядом с ней.

Плакала в голос, не могла уняться Ирочка. Мать толкнула ее в бок:

– Да уймись ты, Ирка, уймись! Перед людьми стыдно, что ты ревешь громче жены. Не поможешь слезами горю. Да поутихни ты!

Мария Ивановна, сидевшая рядом, остановила мать:

– Не трогайте ее. Пусть выплачется. И по своей любви несбывшейся, и по своей жизни непутевой.

Пожилой механизатор дядя Петя, что был когда-то бригадиром у Виктора, встал, откашлявшись, поднял стопку:

– Земля тебе пухом, Витюшка. Любили мы тебя, потому как ты без злобы человек был, не таил зла ни на кого. Не предательствовал, не подличал… Похоронили тебя рядом с другом Андрюшкой. Тот на войне пал. Ты в мирное время погиб. Оба от руки бандитской. Мало мужиков у нас на селе осталось, одни бабы за столом сидят. Сын твой, Ванечка, мал еще – тринадцать годков. У тети Насти внуку десять, у Маринки сынку пятнадцатый пошел… На них одна надежда. Может, они вытащат нашу жизнь. И будет она такой, про которую мы все только мечтали всегда, да дальше мечты дело не доходило. Спи спокойно, Витенька, любили тебя мы все!

Он опрокинул рюмку до дна. И за ним все остальные. Кто-то из женщин платочком утирал слезы. Ира рыдала опять во весь голос. А Сима ни одной слезы так и не проронила.

Расходясь после поминального стола, каждый подходил к Симе, Ване и Валечке, обнимал их, слова участливые говорил. Ира – последняя. Стояли они вплотную друг к другу. Смотрели друг на друга. Сима вдруг произнесла первая:

– В дом вернись. Поговорить надо!

Ира молча пошла за ней.

Кровать здесь убрана, комната полупустая. Та самая комната, в которой много

лет назад увидела она их с Виктором в кровати…

Сима села на стул. Ира стоять осталась.

– Некуда тебе ехать, Ира! Не сложилось у тебя в городе. Оставайся с нами. Я тебя дурным словом никогда не помяну. Оставайся.

– Нет. Я и сама уеду, и дочку заберу. Ты вон сына расти, а я Валюшку.

– Да как же ты ее вырастишь, Ира? Ты ж вон мимо рюмки равнодушно не ходишь! Как я тебе дочь отдам?

– Так и отдашь. Не родная она тебе, а мне родная! – закричала Ира.

– Нет. Это Витина кровь. Моя, значит!

– Витина? Да это я ему наплела! Хотела, чтоб бросил тебя, чтоб женился на мне. Ничего Витиного в ней нет, поняла? Моя она и только моя, все ей скажу! И заберу, заберу, заберу у тебя, слышала? – истерично вопила Ира…

Вот она что задумала!

– Нет. Валечка – она Зорина. – Сима стояла на своем.

Ира с кулаками кинулась на Симу.

– Моя дочь! Моя! Ты, гадина, все забрала у меня, все, все. – Она била Симу, но та не отвечала.

Забежали в комнату Мария Ивановна и Василий Аркадьевич, с силой выволоки Иру, из Симиного дома.

– Что ей надо, этой дуре? – спросила учительница у Серафимы, вернувшись к ней.

– Известно что. Валюшку.

Мария Ивановна страшно ахнула…

Мать тащила истеричную, пьяную Иру домой.

– Я все скажу ей, все. Кто мамка ей родная, скажу! И поглядим тогда! – орала Ирка.

Мать остановилась, влепила звонкую пощечину взрослой дочке.

– Сама родное дитя продала. Теперь уж поздно.

– Ничего не поздно. Не поздно ничего, слышишь?

– Замолчи, не ори на всю деревню! – пыталась утихомирить Иру мать.

– Деревня! Плевать я на вашу деревню хотела, повымирала да поуезжала вся ваша деревня, все поля бурьяном заросли. Дочку заберу и в город увезу! Уйди, уйди от меня!

Ира отпихивала мать и упала, потеряв равновесие…

Архитектор и Мария Ивановна собирались уезжать. Машина их стояла у дома Симы. Учительница обняла Серафиму, которая таким же каменным изваянием стояла у ворот.

– Детей береги! Они теперь одна твоя подмога и отрада. А мы всегда с тобой. Не бойся, через пару дней вернемся, мы тебя не бросим, Симочка. Никогда не бросим!

Вдруг они увидели, как по дороге к дому шла Ира. В руках она несла большущую куклу.

– Приперлась стерва! – ошалела Мария Ивановна. – А ну стой, Вася, мы никуда не едем.

Ира подошла ближе.

– Ну здравствуй, доченька. Это тебе! – Она протянула красивую куклу Валюше.

Валюшка испугалась, прячась за спину Симы.

– Я, доченька, твоя мама родная. А не эта тетя! Я… я! Слышишь, я!

Мария Ивановна взорвалась:

– Да уйди ты, бесстыжая! В такой момент отношения выяснять, посовестилась бы!

Сима жестом остановила ее.

– Мама, мама, что тетя такое говорит? – переспросил Ваня.