Серая ветка
Шрифт:
Он выпил легко, как воду, глубоко вздохнул и начал тереть ладонями глаза. Может быть, это была его первая гигиеническая процедура с утра, хотя время перевалило за полдень.
Потыкал вилкой в салат и вдруг сообщил:
– А район фуфловый. Я тут с детства живу – ничего хорошего. Но раньше было хуже.
– Видишь, что-то меняется.
– Фуфло, если и меняется, оно все равно фуфло. На пиво дашь? Пить чё-то захотелось.
Жидкость
Что ж, не зря пиво назвали пивом, дал я ему денег на пиво. Они ушел и вернулся, на ходу прихлебывая светло-бурую жидкость.
Сел и продолжил беседу.
– Лично я, вот предложи мне хоть Кремль, не переселюсь. Хоть Арбат, хоть шмарбат. Там дышать нечем. А тут воздух. Я утром на балкон выхожу – у меня дерево прямо в рожу мне листочками шуршит. И соловей нах@яривает. Как в деревне.
– А говоришь – фуфло.
– Кто?
– Что. Район.
– Кто сказал?
– Ты.
– Мало ли. Ты прямо вот всегда доволен, что ли?
– Нет.
– И я нет. Местами. Могу и поругаться. Могу?
– Конечно.
– Могу. Местами. Но в целом я обожаю наш район. Ты зелени видел, сколько у нас?
– Да, зелень есть.
– Еще какая! Так что даже не думай, переезжай.
– Спасибо за совет.
Я говорил с ним и что-то ел, хочется сказать – не чувствуя вкуса, но вкус был такой, что не почувствовать его было невозможно. И мне именно нравилось то, что мясо жесткое и пересоленное, что от клочков брюссельской капусты отдавало чем-то затхлым, что в гречке был какой-то кисловатый привкус – наверное, соуса, которым гречку поливают, а соус этот готовят впрок на всю неделю.
Мне нравилось и чувство хмеля, которое в меня вползло, туповатое и мутное. Все было не то, что я привык есть и пить, хотя и не гурман, но я себя будто наказывал за что-то, непонятно, за что. Или привыкал к чему-то новому, хотя никакой в этом необходимости не было.
У меня еще у метро появился соблазн ошеломить этого заурядного алкоголика нежданным даром – как ошеломил когда-то колченогого попрошайку у магазина. Сейчас вытащу тысячную бумажку, положу и скажу: бери. На счастье. От чистого сердца. Вот будет восторг у мужика!
Меж тем Анатолий, выпив почти всю бутылку и залив ее пивом, не очень даже и опьянел, с явной скукой дожидался момента, когда можно будет уйти.
Достал из кармана пачку сигарет и огляделся.
– Нельзя
Сейчас уйдет и не вернется. А зачем? – все выпито, на добавку рассчитывать вряд ли приходится. Да ему, возможно, не надо, он знает свою норму, живет на подсосе, как говорил сосед из моего детства, техник при котельной военного городка дядя Кеша, который никогда не был трезв, но и сильно пьяным его никто не видел. На подсосе живу! – хвастался он.
– Постой, – сказал я Анатолию. И достал бумажник. Открыл его. Там было несколько тысячных купюр и одна пятитысячная. Тысяч десять всего, обычная карманная сумма для человека среднего достатка. Я хотел вынуть тысячу, но подумал, что этой суммы мало для того, чтобы в меланхолической душе Анатолия что-то зашевелилось. А вот пятерка наверняка ошарашит.
И я положил на стол красную бумажку.
– Возьми.
– Не понял, – сказал он.
– У меня сегодня хороший день, – соврал я. – Хочется, чтобы и тебе было хорошо.
– А меньше нет? Я эту еще и не разменяю. Или скажут: украл. Или потеряю.
– Другие деньги тоже можешь потерять.
– Если меньше, не жалко. А эту – ну ее! – Анатолий посмотрел на пятитысячную купюру почти брезгливо.
– Ладно.
Я забрал пятерку и положил тысячу.
– Другое дело, – сказал Анатолий, огляделся, взял бумажку, аккуратно сложил и сунул в нагрудный карман. – Спасибо.
– На здоровье.
Он постоял еще немного, а потом, кашлянув, сказал:
– Ну, я пошел?
– До свидания.
– Главное, даже не думай, переезжай. У нас отлично. Я тебе говорю.
И, отблагодарив меня этим советом, он удалился, оставшись для меня загадочным и непостижимым, причем вряд ли я постиг бы его, даже если бы даже с ним год. Может, потому, что постигать там особо и нечего.
И вдруг мне стало как-то холодно и тревожно.
Приступ страха перед приступом боли.
У меня со студенческого времени язва желудка, залеченная, но не исчезнувшая. И мне известно, как это бывает: ты еще не догадываешься, что сейчас будет больно, а твой организм уже знает, он получил сигнал, бегут по сосудам и нервным нитям какие-то там тельца или нейроны панической толпой: ребята, поторопись, сейчас накроет! Вот это ты и чувствуешь необъяснимым страхом, а уж потом, часто почти сразу же, является боль.
Конец ознакомительного фрагмента.