Сердца живых
Шрифт:
Когда Сильвия ненадолго умолкала, Жюльен мысленно повторял: «Три дня. Еще три дня. Всего три дня. Собственно говоря, даже два, потому что уехать мне придется утром». В такие минуты он изо всех сил прижимал девушку к груди.
— Мне больно, — жаловалась она.
— Еще не так будет.
— Все жители севера — дикари.
— А я вовсе и не с севера.
— Нет, с севера. Как этот ветер. Слышишь, как он буйствует?
Они помолчали. Северный ветер терзал кроны платанов высоко в небе над их головой, и под зеленым сводом что-то свистело, потрескивало в тревожной ночи.
— Слышишь? — спросила Сильвия. —
Жюльен поцеловал ее.
— Хочешь помешать мне говорить?
— Да. Потому что ты, моя дорогая, с юга. А все жители юга — несносные болтуны.
Сильвия отвернулась. Ее длинные волосы волнами рассыпались по плечам, несколько легких прядей задели Жюльена по лицу. Он молча вдыхал их аромат. Потом крикнул:
— Да перестань дуться!
Но она заупрямилась. Тогда он взял обеими руками ее голову и осторожно повернул, чтобы заставить девушку взглянуть на него. На них падал свет качавшегося на ветру фонаря. Сильвия наклонила голову, уперлась лбом в нос Жюльена, прижала его мизинец к своим сжатым губам, желая дать ему этим понять, что говорить она не будет. Он попытался поцеловать ее, она не далась, и тогда он сказал:
— Смотри-ка, я думал, что встретил одну из милых и очаровательных южанок, а оказывается, наткнулся на немую уродину с холодного севера.
Тогда Сильвия сама поцеловала Жюльена и, нащупав его ладонь, вонзила в нее свои острые коготки.
16
На следующий день Жюльен дважды виделся с Сильвией — в полдень и вечером. Он пообещал себе непременно поговорить с ней, но так и не решился. Никогда еще девушка не казалась ему такой счастливой. Ее голос, взгляд, улыбка, даже то, как она опиралась на его руку или сжимала ее, — все выражало полноту чувств. И всякий раз, готовясь заговорить, Жюльен представлял себе, как омрачится ее прелестное лицо, как с него мгновенно сбежит выражение радости. И тогда мужество оставляло его. Решимость таяла, как снег под лучами солнца. В тот день, когда он впервые увидел слезы на глазах Сильвии, он ощутил какое-то глубокое и дотоле незнакомое ему чувство. Если он заговорит о своем отъезде, она расплачется. И на этот раз из-за него. По его вине. Нет, он не мог этого допустить.
В полдень он решил отложить разговор до вечера, а вечером сказал себе, что впереди еще целые сутки.
В последний день, когда Жюльен начал после обеда тайно готовить все необходимое для отъезда, ему вдруг пришло в голову, что лучше ничего не говорить Сильвии,
Перед тем как сесть в поезд, он опустит письмо, в котором и простится с нею. Он уже приготовил письмо родителям и после обеда долго сочинял послание к Сильвии. Они часто писали друг другу и обменивались письмами при встрече, чтобы таким способом общаться и между свиданиями. Но сейчас все было не так просто. Жюльен раз двадцать принимался писать и откладывал перо в сторону. Ему мешала мысль о том, что родители Сильвии, быть может, прочтут его письмо. Она постоянно говорила:
— Не пиши мне ни в коем случае. Если вдруг заболеешь или не сможешь уйти с поста, черкни записку и попроси своего приятеля-поэта передать ее мне в руки. Пусть встретит меня, когда я буду возвращаться домой, он может
Вот почему Жюльен в конце концов решил отдать письмо Ритеру. Но он не хотел говорить товарищу о своем отъезде. Он ничего не хотел говорить. Поэтому он написал ему записку, в которой просил передать письмо и книги Сильвии.
Порвав несколько исписанных листков, Жюльен с трудом заставил себя набросать письмо, которое ему самому показалось холодным и глупым. Он чувствовал себя опустошенным.
В тот вечер они встретились с Сильвией в городском парке. После обеда светило солнце, но с наступлением сумерек легкий туман поднялся с земли. Казалось, между темным садом и фонарями, горевшими перед входом в казарму Друо, повесили прозрачный занавес. Послышались звуки горна, Сильвия сказала:
— Можно подумать, что мы где-то далеко, гораздо дальше, чем обычно.
Она кашлянула раз, потом другой; Жюльен встревожился.
— Пустяки. Должно быть, я немного простудилась, — успокоила она его.
— Я знаю, это случилось в воскресенье вечером из-за мерзкого ветра, дувшего из моих краев.
— О нет. Ветер из твоих краев просто чудесный.
Девушка была чем-то озабочена и немного грустна.
— Не хочу я, чтоб ты болела, — сказал Жюльен.
— Я и сама не хочу. Ведь мама тогда запрет меня дома. И я не смогу видеться с тобой. Раньше, когда у меня появлялась хотя бы красная точечка в горле, мама запрещала мне выходить на улицу. И я была этому только рада. Я читала. Меня оставляли в покое. А теперь, если я заболею, все время буду думать о тебе. И стану плакать. И злиться.
— Дело не в том, что мы не сможем видеться, главное — что ты будешь больна. А я не хочу, чтоб ты болела, чтоб ты испытывала боль.
Жюльен нащупал в кармане письма, приготовленные в связи с отъездом; он не решился оставить их на посту наблюдения.
— Ну, знаешь, такая боль — чепуха, — прошептала Сильвия со вздохом.
В тот вечер было холодно, и она надела широкое пальто, в котором совсем тонула ее тоненькая фигурка.
— Самое главное — чтобы ты не причинял мне боли, — продолжала она почти шепотом, — чтобы мы никогда не заставляли друг друга страдать.
Жюльен только беспомощно повторял:
— Сильвия… Любовь моя… Милая моя девочка… Моя великая любовь.
— Знаешь, мне кажется, они не смогут разлучить меня с тобой, разве только убьют.
— Молчи, любовь моя, молчи.
Он был потрясен. И почти против воли сказал:
— Одна лишь война может нас разлучить.
— Но война идет где-то далеко, мой дорогой. А если она снова приблизится, если тебя захотят послать сражаться, я… я тебя не пущу. Или пойду вместе с тобой.
— Ты же понимаешь, что это невозможно.
Она попробовала пошутить:
— Да ведь у вас даже ружей нет. Армия, которая не воюет, — что может быть лучше? Тебя и ранить-то не могут, разве только ты сам обожжешься, разводя огонь, или оступишься, поднимаясь по лестнице на вашу площадку. А если ты поранишься, я сама стану тебя выхаживать.
— Ты у меня просто прелесть.
— Давай походим.
— Замерзла?
— Немножко, совсем капельку.
— Господи, ты заболеешь, и в этом буду виноват я!
— Если у меня начнется туберкулез, родители не смогут мне ни в чем отказать. И ни в чем не станут мне перечить.