Сердца живых
Шрифт:
Некоторое время Жюльен сидит не шевелясь, потом резко захлопывает ящичек, ставит его на место, раздевается, гасит лампу и ложится на свежую простыню.
Лунный луч рисует на потолке тонкий светлый угол. Жюльен долго не отрывает от него взгляда. Мало-помалу рисунок на потолке расплывается. Его контуры дрожат. Он походит теперь на свет, отраженный в воде.
В ночной тишине Жюльен начинает беззвучно плакать.
27
На следующий день мать больше не упоминала о смерти мастера, но, встречаясь с нею
Он слышал, как после кончины дяди Пьера люди говорили, что судьба послала ему славную смерть; когда погиб Андре Вуазен, отец Жюльена точно так же сказал: «Для него это славная смерть, он ведь не хотел попасть к ним в лапы». Бывали такие минуты, когда в сознании Жюльена образ мастера сливался с образом дядюшки Пьера. Они как бы стали одним и тем же человеком. Человеком, которому судьба даровала славную смерть. Два эти слова буквально преследовали Жюльена: «Славная смерть. Славная смерть». Порою он вдруг спохватывался и замечал, что по десять раз кряду шепотом повторяет их.
В полдень он пошел в сарай, стоявший в глубине сада, и влез на чердак. Под черепичной кровлей было жарко, в щели проникали тонкие лучи солнца. Крошечные пятна яркого света вздрагивали на пыльных досках, на куче сена. Сквозь решетчатые оконца тоже вливался свет, и от этого на чердаке было еще жарче. Казалось, от зноя время застыло и сочилось медленно, капля по капле.
В дальнем углу чердака Жюльен вновь увидел предметы, сразу напомнившие ему детство: покрытые серым налетом пыли игрушки, коробки, старый бочонок, к которому он мальчишкой приладил колеса, ящик с красками и мольберт. Он уселся на сложенный вчетверо мешок, привалился спиной к косяку двери и долго сидел не шевелясь. Сквозь опущенные веки он все видел, но ясно ничего различить не мог.
Возле самого его лица жужжали мухи. Жюльен вялым жестом несколько раз отгонял одну, особенно назойливую, потом, поняв, что она не отстанет, встал. Сделал несколько шагов вперед, уперся руками в доски и стал смотреть в щель. Соседние сады залиты солнцем. Пышные зеленые кроны деревьев почти неподвижны, между ними видны белые и красные пятна домов, яркий свет слепит глаза. Тишина…
Неотвязная муха последовала за ним. Другие с легким жужжанием ударялись о черепицы.
Жюльен возвратился в свой угол, открыл большую картонку из-под одежды, где лежали книги и бумага. Порывшись в ней, он достал несколько своих старых набросков, поглядел на них, два порвал, потом раскрыл сборник стихов. Найдя то, что искал, он вновь уселся на мешке и стал читать:
Служанка добрая, что ревность в вас будила…Он вдруг остановился, тяжело вздохнул и несколько
Жюльен четыре или пять раз прочел вслух конец стихотворения, потом захлопнул книгу, положил ее рядом и взял лист бумаги. Открыл ящик с красками и вынул оттуда небольшой футляр с цветными мелками, удобнее устроился на мешке и приладил на коленях доску для рисования. С минуту он еще сидел без движения. Но вот сначала медленно, затем быстрее и наконец с какой-то яростью принялся рисовать.
Цветные мелки царапали бумагу, крошились с раздражающим скрипом. Время от времени Жюльен изо всех сил дул на бумагу, чтобы смахнуть цветную пыль, и тогда вокруг поднималось целое облако. Порою со лба Жюльена на белый лист скатывались капли пота, они растекались на нем темными пятнышками, которые медленно высыхали и испарялись.
— Черт, черт! — ворчал он сквозь зубы.
Но не останавливался, только иногда отодвигал подальше доску и, сощурившись, рассматривал рисунок.
Через некоторое время Жюльен положил доску на землю, стал на колени и продолжал работать в этой неудобной позе; он часто откидывался назад и оценивающим взглядом смотрел на рисунок. В его мозгу теснились слова, иногда они слетали с губ:
Скелет в могильной мгле, источенный червем… Когда свистит октябрь, деревьев старых враг… И мысли мрачные терзают их…На листе бумаги проступали контуры рисунка. На изборожденной корнями деревьев и усеянной валунами земле, под сенью узловатых ветвей, было распростерто человеческое тело, все было выдержано в темно-серых и зеленовато-черных тонах. Лицо человека скрывала высокая трава. Жюльен после некоторого колебания отказался от попытки выписать черты усопшего. Его покойник будет безликим покойником.
Закончив рисунок, Жюльен спустился с чердака. Перед глазами у него все еще стоял только что сделанный пастелью рисунок, и, глядя на бившую из колонки струю холодной воды или на тачку, которую толкал перед собой отец, он видел рядом распростертое тело.
Поужинав, он сразу же направился к себе в комнату.
— Ты что, устал? — спросила мать.
— Нет, верно, солнце напекло… Голова немного болит.
— И никогда-то ты шапки не наденешь!
— Пустяки.
— Дать таблетку?
— Нет, нет. Спокойной ночи.
Оставшись один, Жюльен отыскал две книги: «Цветы зла» и сборник Рембо. Он лег в постель и при свете карманного фонаря несколько раз прочел стихотворения «Веселый покойник» и «Спящий в ложбине».
Погасив фонарик, Жюльен долго — быть может, несколько часов — лежал не шевелясь. Сон не приходил. Хотя он внимательно прочел оба стихотворения, в сознание его проникли только отдельные слова. Слова, которые странно звучали в ушах. Он неустанно повторял их про себя, но постепенно в памяти сохранялось все меньше и меньше слов. А под конец, когда он уже готов был забыться сном, в голове у него звучали только две фразы: