Сердце Ангела
Шрифт:
За его отбытием я наблюдал стоя на четвереньках. От боли глаза застилал розовый туман. В голове ревело, как в вагоне горящего экспресса. Потом был еще один удар, и поезд вошел в тоннель.
В темноте остро светились огоньки. Асфальт под щекой был мокрый и липкий. Сколько же я так пролежал? Может, сто лет, как Рип ван Винкль? Нет, единственный действующий глаз наконец-таки открылся, и взору моему предстал все тот же Иисусик, поднимающий на ноги поверженного «тренера».
Сегодня судьба была к нему жестока. Бедолага обеими руками держался за пах.
— Получи, гад!
Последовал второй пинок, и больше я ничего не слышал.
Потом я оказался под водой. Я тонул. Но вместо воды была кровь. Целая река крови несла и крутила меня. Дышать было нечем. Я все хотел глотнуть воздуха, но каждый раз рот мне заливала сладковатая кровь. Потом меня вынесло на далекий берег. За спиной ревел прибой. Я пополз вперед, чтобы меня опять не смыло. Руки нащупали что-то холодное и металлическое. Я открыл глаза и увидел гнутую ножку садовой скамейки.
Из тумана надвинулись голоса:
— Вот он. Господи, что они с ним сделали!
— Не боись, друг, все нормально. Теперь все нормально будет. — Сильные руки подняли меня из кровавой лужи.
— Вот так. Теперь откинься. Ага, вот так вот. Не боись, жить будешь. Слышишь меня?
Я попытался ответить, но вместо слов получился какой-то клекот. Я вцепился в ножку скамейки, как утопающий в плот посреди бурного моря. Вдруг кипящий красный туман расступился, и я увидел на голубом фоне честное квадратное лицо полицейского. Двойной ряд золотых пуговиц сиял дюжиной восходящих солнц. Я вперился в значок у него на груди, и через некоторое время мне почти что удалось различить цифры. Я хотел поблагодарить полицейского, но опять разразился клекотом.
— Лежи спокойно, — сказал патрульный. — Сейчас мы кого-нибудь вызовем.
Я закрыл глаза, и тут вступил другой голос:
— Вы понимаете, это было ужасно. Они хотели его застрелить.
И снова патрульный:
— Вы с ним побудьте, ладно? А я найду телефон, надо «скорую» вызвать.
Теплое солнце гладило мое покалеченное лицо. Везде, где приложилась дубинка или ботинок, образовалось по маленькому стучащему сердцу. Я потрогал лицо и не нащупал ничего знакомого. Абсолютно чужая физиономия.
Потом опять послышались голоса, и я понял, что снова на время отключился. Патрульный поблагодарил собачника, причем выяснилось, что последнего зовут мистер Гротон, и попросил его, когда будет удобно, подойти в участок и дать показания. Гротон обещался быть сегодня после обеда. Я проурчал короткое «спасибо».
— Ничего, все нормально, — сказал патрульный. — Скоро уже неотложка приедет.
Карета скорой помощи возникла в ту же секунду, что означало, что я опять вырубился.
— Полегче, — пробормотал санитар и велел напарнику: — Эдди, бери его за ноги.
Я сказал, что пойду сам, и даже попробовал встать, но колени мои тут же подогнулись, и остаток пути я проделал на носилках. Я мало следил за происходящим: какой
Глава сороковая
Окружающий мир снова возник в форме реанимационной палаты больницы «Бельвю». Серьезный молодой врач-практикант промыл мне раны на голове и заново сшил лоскуты кожи. Он пообещал также сделать, что сможет, с остатками уха. Я был не против: после укола димедрола меня абсолютно все устраивало.
Когда меня вывозили из рентгеновского кабинета, пришел следователь из районного участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил меня, знаю ли я тех, кто пытался меня ограбить. Я не стал разочаровывать его и поддержал версию с ограблением. Получив от меня описание внешности «тренера» и парня, следователь ушел.
Когда закончили фотографировать содержимое моего черепа, врач сказал, что мне нужно отдохнуть. Я опять-таки был не против. Меня поместили в травматологию и сделали мне еще один укол под ночную рубашку. Дальше — тишина…
— Просыпайтесь, — сказала нянечка, — ужинать пора.
Трудясь над пареной морковью, я узнал, что меня решено оставить под наблюдением до завтра. Рентген трещин не выявил, но возможно, что сотрясение все-таки есть. Я слишком погано себя чувствовал, чтобы возражать. Когда я расправился с положенным мне детским питанием, нянечка довела меня до таксофона в коридоре. Я позвонил Епифании и сказал, что домой сегодня не приду.
Она сперва заволновалась, но я отшутился и пообещал, что назавтра буду как огурчик. Она сделала вид, что поверила.
— А знаешь, на что я твою двадцатку потратила?
— На что?
— Купила кучу дров!
— А у меня как раз спичек — завались.
Она рассмеялась, и мы попрощались. Похоже, я втюрился. Вот не было печали.
Нянечка проводила меня в палату, где меня дожидался очередной шприц.
В ту ночь мне почти ничего не снилось, но призрак Цифера раздвинул тяжелую завесу лекарств и пришел посмеяться надо мной. Большую часть я забыл, когда проснулся, но одно помнил отчетливо: ацтекский храм утесом поднялся над кипящей толпой площадью. Крутые ступени его были залиты кровью. На самом верху все в том же фраке стоял Цифер и со смехом глядел вниз на знать в уборах из перьев. Потом он схватил кровоточащее сердце жертвы и подбросил его высоко в небо. На жертвенном алтаре лежал я сам.
На другое утро, когда я доедал кашку, ко мне с неожиданным визитом явился лейтенант Стерн. Он был в своем буром костюме, но синяя рубашка и отсутствие галстука указывали на то, что сегодня он не на службе. Правда, несмотря на выходной день, физиономия его ничуть не утратила своего типично полицейского выражения.
— Здорово тебя отделали.
Я улыбнулся остатками зубов.
— Жаль, небось, что руку приложить не пришлось?
— Если б я к тебе руку приложил, ты бы отсюда через неделю не выполз.