Сердце Аримана
Шрифт:
– Перестань болтать, приятель! Где талисман? Где он?
Шемит ухмыльнулся прямо в лицо королю.
– Не ведаю! Точно знаю, кто его взял, а вот куда положил, о том могу лишь догадываться… Ну, рубин рубины любит! Так что…
– Кто взял?!
– взревев, Конан обрушил кулаки на пол веранды.
– Кто?! Кишки на меч намотаю! Печень вырву! Вырежу сердце! И кожу… кожу… полосками… Кто?!
Сирам, однако, не испугался королевского гнева, а подвинул ему кубок и сказал:
– Выпей, господин мой, успокойся и выслушай меня.
Вино и в самом деле немного успокоило Конана. Он был по-прежнему возбужден, но
Голос Сирама прервал его лихорадочные размышления.
– Помнишь ли, владыка мой, что я говорил тебе о тайнах? Тайна лишь то, о чем знал один человек, да забыл! Вот и я уже забыл эту тайну, ибо она не моя. Ты же не гневайся и рассуди по разумному: нужен ли тебе сейчас талисман?.. и нужен ли похитивший его?.. Нет, не нужны! Камень понадобится тебе там, на южных рубежах, когда ты будешь стоять перед войском вместе со своей прекрасной королевой и наследным принцем. Вот тогда он и явится, клянусь утробой Мардука!
Конан, успокоившись после гневной вспышки, допил вино и в удивлении покачал головой.
– Странно! Ты произнес почти те же слова, что и Хадрат, жрец Асуры… Странно и поразительно!
Глазки шемита сверкнули любопытством.
– Вот как! А что говорил тебе почтенный Хадрат? Ты можешь вспомнить поточнее, мой повелитель?
– Сказано было, что раз бог его, всевидящий Асура не узрел зла, значит, его не существует. И еще сказано, что пути богов, как и магических сокровищ, даруемых ими людям, неведомы никому, загадочны и скрыты мраком тайны; что сокровища эти могут уходить и приходить по своей воле, менять господина, ускользать из нечистых рук, прятаться и вновь появляться на свет… И потом он сказал непонятное: кто знает, украден ли в самом деле твой камень? Возможно, он лишь затаился до срока и явится в самый нужный момент…
– Хмм… А что ты ему ответил?
– Что моя королева толкует о том же.
Шемит в задумчивости сгреб в кулак свой огромный нос и дернул его, будто собирался выдрать с корнем, как бесполезный сорняк, выросший у него на лице вместо сладкой моркови. Потом он почесал левую щеку, правую, огладил бороду, завитую в мелкие колечки, и пробормотал:
– Счастлив мой жребий! Счастлив, ибо в последние дни узнал я тебя, великий владыка, а через тебя - двух мудрых людей: твою королеву и почтенного Хадрата. А что в этом мире, полном пакости, мерзости и всяческого непотребства, может быть приятнее? Прикосновение к мыслям мудрых всегда дарует мне счастье… да, счастье и сознание того, что я не менее мудр, раз могу оценить их по достоинству…
– Перестань хвалиться своей мудростью, - сказал Конан.
– Лучше не крути и не морочь мне голову своими тайнами, а расскажи, что ты знаешь о талисмане.
– Доподлино лишь одно: в нужное время он будет у тебя в руках. Не беспокойся, мой владыка, я не пытаюсь ни утешить, ни обмануть тебя; я говоорю правду!
– А если нет?
– Тогда… - взгляд шемита устремился к раскрытой шкатулке у его колен.
– Тогда я проглочу эти три огромных камня и сдохну в мучениях! Умру на твоих глазах! Ибо я не беру платы зря, мой господин.
Конан вздохнул, в свой черед посмотрел на три больших рубина и на четвертый, с горошину, затерявшийся меж ними, и произнес:
– Ну,
Глава 12. На рубеже Офира
Строй закованных в сталь воинов перегородил равнину.
Здесь, в холмистой степи, сходились границы трех держав. Отправившись на север, путник за три дня мог достичь стен Бельверуса, немедийской столицы; на северо-западе лежали аквилонские города, Шамар на Тайборе и Тарантия, раскинувшаяся на берегу Хорота; а если двигаться на юго-восток, то вскоре над горизонтом должны замаячить башни древней Ианты, первого и богатейшего из городов обильного золотом Офира. До Ианты было ближе всего - два дня пути; и туда Конан, король Аквилонии, собирался вести свое войско.
Сорок шесть тысяч бойцов замерли перед ним, ожидая сигнала боевых труб и барабанов.
В центре стояли пешие гандерландские легионы, непобедимая пехота гандеров, коей не было равных в хайборийском мире. Впереди - щитоносцы, с широкими мечами в полтора локтя и прямоугольными щитами, что прикрывали воинов от подбородка до коленей; они казались стальным змеем из множества сегментов, вытянувшим свое огромное бронированное тело поперек равнины. Над его чудовищным туловом сверкали короткие и длинные шипы; короткие - оружие меченосцев, двуручные клинки и секиры на дубовых рукоятях, длинные - древки с наконечниками в две ладони, торчавшие словно иглы ежа над шлемами копейщиков. Недвижно и грозно стояли гандерландцы; стая волков, знающих себе цену, уверенных в собственной силе, но покорных повелениям льва.
На флангах и за гандерландскими легионами собралась в три плотных квадрата конница. Половину ее составляли рыцари, воины из благородных аквилонских родов, сидевшие на могучих жеребцах; щиты у них были круглыми, шлемы - высокими и украшенными плюмажами из перьев, пики достигали девяти локтей в длину, мечи, боевые топоры, молоты и палицы позволяли сечь и бить с седла. Доспехи, прикрывавшие всадника и коня, делали их почти неуязвимимы, ибо немногим супротивникам удалось бы пробить панцирную пластину, кольчугу под ней и толстую кожаную куртку рыцаря или покрытую железной чешуей попону скакуна. Это конное воинство было цветом Аквилонии, символом ее могущества и непобедимости; никто, исключая стойких гандерландцев, не мог выдержать удара этих конных бронированных тысяч, подминавших любого противника будто гигантский каменный жернов, пущенный с высокой горы.
Позади строя рыцарей располагалась легкая кавалерия, набранная из жителей плодородных равнин, что лежали на западе страны, меж Хоротом и рекой Ширкой. В тех краях паслись табуны лошадей аквилонской породы; не столь резвые, как туранцы, эти скакуны были, однако, крепкими, длинноногими и выносливыми. Скотоводы, что разводили их и поставляли королю, и сами охотно шли в войско; с детства привычные к седлу, они становились отличными кавалеристами, конной волной второго удара, что катилась вслед за бронированными рыцарями, добивая дротиками и легким своим оружие рассеянные орды врагов или преследуя его, если противник отступал или ударялся в бегство.