Сердце Черного Льда [С иллюстрациями]
Шрифт:
Миха вспомнил боль от волчьих зубов.
Неживые лица Хозяев Кагалыма.
Треск черного льда.
Миха Атмос вспомнил смерть своего отца.
Он вернулся с ледника с двумя кувшинами в руках.
Май Сурга острым взглядом Следопыта приметил печати на горлышках, одобрительно кивнул. Окрестности Толоса, удобренные вулканическим пеплом, давали лучший в Россыпи виноград.
Немудрено, что толосские красные вина называли «кровью».
Таким вином не грех обмыть благополучное путешествие Михи в Небесный Край.
— Держи-ка, — сказал Алан, протягивая Маю один кувшин.
Следопыт бережно принял кувшин двумя руками, обернулся с ним к столу. Он никого бы не потерпел за спиной, кроме близкого надежного друга. Такого, каким был ему Алан Атмос.
Что такое «друг»? Просто слово.
Слова ничего не значат для человека Черного Льда.
Рука Атмоса нырнула во второй кувшин и тут же вернулась с ножом из темного кристалла. Густое красное вино стекало с него, так похожее на кровь.
Но осколок небесного льда требовал настоящей крови.
Алан ударил капитана Следопытов в спину черным ножом. Изо всех сил, пробивая телогрейку и все, что было под ней.
Ниже левой лопатки. Повернув руку так, чтобы ледяное острие ножа отломилось и осталось в ране.
В сердце Мая Сурги.
Не сон. Явь.
Свеча Тревоги погасла в его руке. Невозможно. Как и то, что буран утих в ту же секунду. Алан Атмос увидел их перед собой.
Три огромные фигуры в доспехах из серебристого металла. Рядом с ними он ощутил себя карликом, и дело было не только в их неимоверном росте.
— Кто вы? — прошептал он. — Зачем вы пришли к нам?
Их неподвижные лица. Белые глаза. Губы, как запекшаяся кровь.
Они не шевелились, когда он услышал три голоса, сливавшиеся в один.
— Мы принесли вам свободу.
Лезвие огромного меча сверкнуло перед глазами Алана. В лунном свете оно выглядело сделанным из чистого прозрачного льда.
Он узнал холод, от которого останавливалось сердце и жизнь замирала.
Только холод, от начала и до конца времен. Холод, в котором мир нашел свою смерть.
И родился заново — холодным, сверкающим и чистым.
Миха хотел, но никак не мог прекратить
— Я видел, — выдавил он. — Я прятался за деревом и видел. Их главный проткнул отца мечом. Ледяным мечом. Насквозь. И поднял его над землей. Меч выпил у отца кровь, а взамен влил в него черную жидкость. Она текла внутри меча.
— Это кровь самих Хозяев, — сказал тангу.
Миха его не слушал.
— Потом главный учуял меня. Повернул голову в мою сторону и втянул ноздрями воздух. Я подумал, что он и меня так сейчас проткнет. И побежал. Дальше не помню.
Миха замолчал, понурился.
— А мой отец правда умер? — спросил он, утирая кулаком глаза.
Дед Ойон положил ему на плечо сухую руку.
— Твой отец не живой и не мертвый. Он теперь йоро-мангу, слуга Кагалыма. Его душа принадлежит Хозяевам. Тебе не надо ходить к нему.
— Как я могу ему помочь?
Дед Ойон молча кивнул на стену жилища. Повернув голову, Миха увидел его ответ.
Изогнутый полумесяцем лук тангу. И колчан, полный стрел с серебряными наконечниками. Оружие охотника за оборотнями Гиблого Края.
Алан вышел проводить капитана за околицу. Стоял с ним рядом, пока тот надевал лыжи, завязывал плащ и накидывал капюшон.
Они не разговаривали. Людям Черного Льда не нужны лишние слова.
Май Сурга ушел в ночь. С собой он уносил пять черных ножей.
По одному на каждого из своих лейтенантов.
Алан Атмос смотрел ему вслед, стоя у порога. Одетый по-домашнему, он не замечал мороза. Из его рта не шел пар.
Капитан Следопытов скрылся из виду. Атмос спустился в ледник.
Глыба черного льда уменьшилась совсем ненамного после того, как он изготовил ножи.
И она по-прежнему тянула его с неодолимой силой.
Алан положил обе руки на лед. Его пальцы свободно погрузились в глыбу.
Он услышал голос Хозяев.
Голос сказал, что он должен делать дальше.
Глава III Загадка рудника
июнь 400 года от Коронации
«Лететь нам шесть часов, так что вы лучше поспите, — сказал ему герцог Савина. — День у вас выдался тяжелый».
Но уснуть в тряском нутре грузового авиона под вой и треск моторов оказалось не так-то просто. Дремавший напротив Савина не спешил делиться тайной их общей судьбы. Барону ничего не оставалось, кроме как перебирать в памяти увиденное в плену.