Сердце Демидина
Шрифт:
Не поднимая носа и не отвечая на приветствие, Лаков буркнул, что Леонард Борисович Звягинцев «задерживаются» и махнул в сторону свободных стульев. Демидин уселся напротив, раздражаясь на Лакова за это лакейское «задерживаются», а также и на Звягинцева, который наверняка занимается партийными глупостями вместо того, чтобы прийти вовремя и слушать о результатах важной научной работы.
Наконец, после получасового томления, зазвонил внутренний телефон и Лакову сообщили о прибытии гостя. Прошло ещё минуты четыре, и в сопровождении
Леонард Борисович перенял благостную манеру общения с подчинёнными, свойственную Горбачёву и ставшую почти обязательной для любого партийного деятеля, заботящегося о своей карьере. Идя по коридору, он как раз размышлял о том, что при всех своих недостатках Горбачёв всё ещё главный человек в стране. Ведь это ему пока ещё подчиняются армия, Министерство внутренних дел, а также сверхмощная машина КГБ.
Но Горбачёв пренебрегает этими важнейшими инструментами управления, сосредотачиваясь на общении с народом и с депутатами. Особенно жаль было КГБ, но Леонард Борисович чувствовал, что на ближайшие несколько лет КГБ – тонущая организация и находиться к ней близко будет опасно. Скоро, скоро уйдёт она на дно, как «Титаник», и многих неосторожных может затянуть в бездну ужасный водоворот.
А ведь и Коммунистическая партия утонет без КГБ, страшно об этом подумать, а ведь утонет. Несмотря на то что Горбачёв и является пока что самым влиятельным человеком в стране, драгоценная влага, пьянящая сердца человеков, – власть понемногу покидает его и Кремль, ручейками растекаясь по кулуарам очередного Съезда народных депутатов, журчит мимо болтливых демократических лидеров и потоком, уже целой рекой народной надежды течёт к загородной дачке Бориса Николаевича Ельцина. К забулдыге Ельцину ещё придётся привыкать, думал Звягинцев, входя в комнату для заседаний.
Завидев входящего Звягинцева, Лаков и Демидин вскочили, а Лаков радостно вскрикнул:
– Здравствуйте, дорогой товарищ Звягинцев!
– Здравствуйте, товарищи, – отвечал Звягинцев, поздоровавшись с Лаковым за руку, и мелькнув в сторону Демидина благосклонной отеческой улыбкой.
– Это товарищ Демидин, наш талантливый учёный. Работает над проблемами психотехнической оптики, – сказал Лаков.
– Психологической оптики, товарищ генерал, – поправил его Демидин.
– Тебе никто слово не давал, – шутливо насупился Лаков.
– Отчего же, Олег Борисович, – тоже шутливо вмешался Звягинцев. – Демократия в том и состоит, чтобы каждый советский человек мог открыто поправлять другого советского человека.
– Святая правда, товарищ Звягинцев, – сказал Лаков.
– Обсуждение – опора демократии, – развил свою мысль Звягинцев. – Демократия позволяет видеть перспективу.
– Не пожалеем себя ради перспективы, – сказал Лаков, ласково заглядывая в чистые глаза Леонарда Борисовича.
«Ты-то не пожалеешь», – улыбаясь, подумал Звягинцев, и спросил:
– Всё так же рвётесь к работе, товарищ Лаков?
– Рвусь,
Лаков вздохнул.
Леонард Борисович тоже вздохнул.
«Что за чушь они несут», – подумал Демидин.
Лаков хотел вздохнуть ещё разок, но решил не переигрывать и предложил:
– Разрешите приступить к докладу.
– Пожалуйста, – разрешил Звягинцев.
– Приступайте к докладу, товарищ Демидин, – обернулся к Демидину Лаков, словно переводя с орлиного языка руководителей на воробьиный язык старших научных сотрудников.
Наконец Демидин начал описывать свои открытия. Звягинцев слушал не перебивая и всё ещё улыбаясь, хотя его улыбка стала чуть более отрешённой. А Демидин тем временем распалялся, рассказывая о своих достижениях: о проникновении в тайны чужого сознания и о полётах.
Поглядывая на Звягинцева, Демидин не мог оценить его реакцию. Понимает ли он, насколько поразительно то, о чём ему сейчас рассказывают? Что он думает об открывающихся возможностях?
Ничего нельзя было угадать по сиятельному лицу Леонарда Борисовича, улыбка которого была несравненно загадочнее той, что прославила средневековую итальянскую женщину, а ведь Леонард Борисович не просто загадочно улыбался, но ещё и излучал видение неких перспектив, стратегическое мышление, начальственную справедливость, а если понадобится, то и строгость.
Демидина он слушал вполуха, думая о том, что пора найти кого-то, кто бы познакомил его с Ельциным, и о том, что страна катится в тартарары. А они здесь, в КГБ, всё ещё живут как в космосе и разрабатывают никому не нужные штучки-дрючки. Вот уж на кого ставить нельзя, так это на таких лунатиков. Хотя Лаков кажется человеком серьёзным.
Демидин тем временем перешёл к последнему опыту. Он показал пробитую книжку, раскрыв её на картинке с ведьмой с дырками вместо глаз, и увлечённо описал открывающиеся возможности.
– Считаю, – докладывал Демидин, – что психологическая оптика позволит проводить физическое устранение вражеского командного состава по фотографиям или телевизионному изображению. Кроме того, открываются новые перспективы в разведывательной деятельности.
Он замолчал.
– А как насчёт народного хозяйства? – рассеянно спросил Звягинцев.
В горле у него немного пересохло. Он бросил взгляд на бутылку с минеральной водой, и к ней тотчас же устремился чуткий Олег Борисович Лаков.
– Простите, не понял вопрос, товарищ Звягинцев, – недоумённо сказал Демидин.
Звягинцев неожиданно оказался перед скучной необходимостью объяснять, что он имел в виду.
– Ну, помочь… народному хозяйству, – объяснил он, пытаясь вспомнить, о чём говорил Демидин, и от этого раздражаясь. – Предсказывать землетрясения. Увеличить надои скота.
«Что за чушь он мелет!» – поразился Демидин.
– Или плодоносность хлопчатника, – подсказал Лаков, поднеся Звягинцеву стакан с минеральной водичкой.