Сердце Дьявола

Марч Меган

Я поворачиваю голову и рассматриваю лица в толпе, но его среди них нет.

У меня ещё есть шанс вернуть его. Мой отец не сможет победить меня.

Отцу требуется ещё несколько рук, чтобы поднять сигару с края стола, и, перекатывая её между пальцами, он делает крупную ставку. Провоцирует меня. Дразнит меня. Бросает мне вызов.

— Поднимаю, — произношу я, подталкивая ещё одну стопку фишек в центр зелёного сукна, что потребует от него бросить все до единой фишки, которые у него есть на столе.

—

Ты безжалостный игрок, Инди, — говорит мой отец.

Я ошибаюсь? Недооцинила? Он думает, что я блефую?

Мы переворачиваем наши карты, и он запрокидывает голову заливисто хохоча.

Я обыграла его.

Хлопнув рукой по краю стола, он качает головой.

— Если уж мне суждено проиграть кому-то, дочка, я бы предпочёл, чтобы это была ты.

Триумф проникает в мою кровь под аплодисменты зрителей, но это не так сладко, как после победы в Праге, потому что Джерико не ждет меня с распростёртыми объятиями.

Но он скоро сделает это, когда у меня будет, что сказать по этому поводу. Пришло время получить информацию, за которой я пришла.

Я бросаю крупную фишку дилеру в качестве чаевых, встаю и протягиваю руку отцу.

— Спасибо за игру, сэр.

Он зажимает мою руку между двумя своими большими.

— Мне было приятно.

— Давай найдём, где поговорить. Тебе нужно многое мне рассказать.

Глава 31

Индия

Я иду за отцом в комнату для курения со стенами из дерева и стекла, где единственным окружающим шумом является шум вентиляционной системы. Супермен и Человек-паук ждут снаружи, пока мы с Фёдоровым устраиваемся в кожаных креслах вишнёвого цвета.

— Как ты узнала, что я блефую? — спрашивает он, обрезая и закуривая сигару.

Я указываю на сигару Кохиба в его руке.

— Ты перекатываешь сигару между пальцами, когда блефуешь.

Громкий смех отражается от стен, и он хлопает себя по колену.

— Мне следовало догадаться, прежде чем поддаться своим порокам. Ничего хорошего из этого никогда не получается.

Конденсат от моей содовой скатывается по бокам стакана, когда я ставлю его на стол между подлокотниками наших кресел.

— Расскажи мне, что ты сказал Форджу, — говорю я без предисловий.

Фёдоров откидывается на спинку и скрещивает ноги, положив лодыжку на колено.

— Ты не терпеливая женщина.

— У меня такое ощущение, что это наследственная черта.

— И ты будешь права. — Он зажигает спичку и затягивается сигарой, чтобы зажечь её. Когда на конце начинает тлеть табак, он тушит спичку и бросает её в пепельницу. — Но почему ты так сильно хочешь знать, что было сказано? Фордж бросил тебя. Зачем тебе преследовать его?

Фордж бросил тебя. Формулировка, которую он использует, не звучит так же, как вышвырнуть

тебя, но всё равно больно.

— Я выиграла, и мы заключили сделку. Тебе не нужно больше ничего понимать.

Он выдыхает облако дыма, и очистители воздуха всасывают его в потолок, чтобы оно не окутывало моё лицо.

— Ты любишь его?

Вопрос сильно задевает меня. Возможно, сильнее, чем следовало бы, потому что этот человек незнакомец, но он не должен быть таковым. У нас с ним общая ДНК. Тем не менее, я не уверена, что готова обнажить перед ним свою душу.

— Это имеет значение?

Он стучит краем сигары по хрустальной пепельнице, прежде чем встретиться со мной взглядом.

— Да. Думаю, что имеет.

— Ты любил мою маму? — спрашиваю в ответ, не желая быть здесь единственной выбитой из равновесия.

— Безусловно.

— Тогда почему у тебя была любовница? — этот вопрос сводил меня с ума с тех пор, как я узнала, что Нина похитила меня в детстве из мести.

Подбородок моего отца опускается, и он сосредотачивается на ковре Обюссона на полу.

— К моему вечному сожалению, я не человек без недостатков. Этого ожидали. Поощряли. Почти как символ статуса.

Мои губы кривятся от отвращения.

— Защити меня от культур, где обманывать модно.

— Это очень сложно объяснить, Ульяна… Инди.

При звуке моего имени при рождении в моей голове возникает ещё один вопрос.

— Ты знал, что у неё есть ещё одна дочь? У твоей любовницы?

— Нет. Когда мы её нашли, она не выдала никакой информации. Просто говорила, что ты умерла. Снова и снова.

Тот факт, что Нина не призналась, что я жива, не имеет смысла.

— Зачем ей лгать, если она могла бы спасти свою жизнь, сказав правду? Если ты знал её, ты бы знал, что она продаст любого, чтобы спасти свою задницу. — Горечь окрашивает мой голос, и выражение лица моего отца становится жёстче, как будто он вновь переживает воспоминание, которое я не хочу видеть.

— Нина знала, что в любом случае умрёт. То, что она сделала, было непростительно. Она до конца держалась за свою историю, потому что даже после смерти хотела насолить мне.

— Просто к сведению, у тебя ужасный вкус на любовниц. — Я верю его объяснению. Я никогда не знала более эгоистичного человека, чем женщину, которую я считала своей матерью. Это почти облегчение узнать, что она ей не является. Всё равно, я должна найти способ сказать Саммер. Она будет опустошена.

— Она была… жестока к тебе? Она… делала тебе больно? — спрашивает отец, и его нерешительный тон говорит мне, что его действительно заботит ответ и он молится, чтобы ответ не был плохим.

— Нина была равнодушна. Она меня не била и не шлёпала. Она просто… заставила меня очень быстро повзрослеть. Если я хотела есть, я должна была это заслужить. А потом, когда появилась Саммер, у меня появилась цель в жизни — любой ценой защитить Саммер. Нет ничего, чего бы я не сделала для своей сестры.