Сердце дьявола

Сербин Иван Владимирович

– Можно разложить на отдельные звуки, – пояснил бородач, – и поменять их местами в произвольном порядке. Можно сделать голос выше или ниже. Разные «примочки» есть.

– А распечатать это… этот график можно? – спросил Волин.

– Почему нет? Тут все можно. – Бородач пощелкал клавишами. Стоящий на соседнем столике принтер загудел, выплевывая лист. – Хотите – возьмите на память.

– Ножницы есть? – спросил Саша.

– Конечно. Бородач протянул ножницы. Оперативник аккуратно обрезал «график», срезая мелкие «зубцы» и оставляя только самые мощные «провалы» и «пики».

– Семь, – констатировал он.

– Естественно, – согласился бородач. – По количеству слогов. Так всегда и бывает. Саша достал из кармана карту Москвы,

развернул ее, наложил сверху «график», спросил, не оборачиваясь:

– Михаилу вы тоже такую распечатали?

– Да, принтер проверяли.

– Понятненько, – оперативник все подгонял и подгонял картинку, пока самый первый пик не пришелся на нужную точку. – Так. Тютелька в тютельку. Ладожская – Пашина – Лера – Галло – Наташа. Все сходится. Остались еще две точки. Черт, карта слишком мелкая. Проектор бы сюда и карту покрупнее. Раз в десять. А лучше в двадцать.

– А лучше бы он нам на месте все показал, – заметил, словно между делом, Волин.

– Неплохо было бы.

– Давай пока хотя бы район.

– Шестая точка – проспект Мира. Сухаревская площадь. Здесь здоровый участок накрывает. Панкратьевский переулок, часть Сретенки. Хрен его знает, где он тут появится.

– А седьмая?

– Волгоградский проспект, в районе метро «Пролетарская».

– Знаю те места. Живу там. И, кажется, Рибанэ снимала у нас в доме квартиру.

– Вот там-то он скорее всего и объявится.

– Понял. – Волин пожал руку бородачу. – Спасибо. Вы нам очень помогли. Тот покосился на Сашу, мотнул головой:

– Да ерунда. Не стоит благодарности.

– Стоит, стоит, – Саша тоже пожал ему руку. – Хорошо, что ты эту схемку догадался приберечь. Молодец. Хвалю. И непонятно было, то ли серьезно он говорит, то ли издевается. Когда Волин и Саша вышли, бородач вздохнул, вновь устроился за столом, запустил игрушку и пробормотал себе под нос:

– Во работенка. Не пыльная. Знай себе с бумажками ковыряйся. Так им за это еще и деньги платят…

***

Маринка пришла в себя всего на несколько секунд. Она почти ничего не чувствовала, и это ощущение неуправляемости собственным телом было ужасным. Невозможность пошевелить ни рукой ни ногой, невозможность открыть глаза, невозможность говорить. Лицо превратилось в мягкую восковую маску. Слишком мягкую. Мышцы – как желе. Единственное, что она могла, – слышать и этим цепляться за окружающую ее действительность. Хотя, если уж быть до конца откровенной, не совсем понимала, зачем это ей. Вокруг, в чернильной темноте, плавали призрачные голоса. Привидения, бестелесные, воздушные, обсуждали ее будущее, тихо разговаривая где-то совсем рядом, почти над ухом:

– Ранения серьезные?

– Ничего страшного. Жить будет.

– Крови много…

– Эта сволочь специально постаралась. Для жизни не опасно, но очень болезненно и кровь хлещет фонтаном.

– Когда мы сможем поговорить с ней?

– У-у-у, капитан, с этим вопросом не ко мне. К врачам.

– А вы кто? Ветеринар, что ли?

– Я – фельдшер.

– Ну а по опыту-то?

– Не знаю. Девушка в шоке… Во всяком случае, не раньше, чем дня через два-три. Маринка с облегчением кувыркнулась в темноту, где обитали призраки. Темнота окутала ее теплом, обняла мягкими, пушистыми лапами, закрыла, словно огромной подушкой, лицо. Наверное, это и называется смертью. Маринка отдалась во власть темноты. И ей не было страшно. Только спокойно и легко.

***

Пилюгин наблюдал за тем, как фельдшеры проносят мимо носилки. Бледность девушки не могла скрыть даже импортная косметика. Лицо Марины не слишком отличалось по цвету от простыни, покрывающей ее тело. Капитан уже побывал в квартире и увидел все, что хотел увидеть. В частности, трупы Бори Газеева и Левы Зоненфельда. Он не

сомневался в том, чья это работа. Конечно, с большой натяжкой, если следствие проявит редкостную тупость и слепоту, можно было бы составить следующую версию: боролись, опер пустил братцу две пули в бок, разворотив половину грудной клетки, – еще бы, с такого-то расстояния! – а тот, из последних сил, перерезал Леве горло. Только у любого здравомыслящего человека сразу же после ознакомления с протоколом осмотра места происшествия возникнет вопрос: а как этот оперативник оказался в прихожей? Если сумел дойти – не иначе как тоже из последних сил, – то почему лежит ногами к входной двери, а не к комнате? Повернулся, прежде чем умереть? Выбирал, где почище и помягче? И почему следы крови только в прихожей и в комнате, а в коридоре их нет? Пилюгин огляделся. М-да. Он умудрился перехитрить сам себя. Убийство опера в присутствии брата Бори наводит на определенные размышления. Теперь за Мишей устроят настоящую охоту. От Газеева отвернутся все. И друзья, и высокие покровители. И, конечно, эти самые покровители воспользуются случаем, чтобы отвести вину от себя. Кто приказал освободить маньяка? Капитан Пилюгин. Кто подписал бумаги на освобождение? Он же. Дальше можно не продолжать. В хорошем случае отделается увольнением. В плохом – сроком. Солидным, солидным сроком. Что он может сделать в создавшейся ситуации? Ответ напрашивался сам собой: нужно поймать маньяка и тем самым свести на нет все разговоры. И чем быстрее это случится, тем для него, Пилюгина, лучше. И уж совсем хорошо, если удастся поймать Мишу Газеева на месте преступления. Тот, конечно, окажет сопротивление, а там уж… Вопрос номер два: каким образом это осуществить? Ну здесь, как говорится, нет проблем. Ежу понятно: не мог Боря Газеев сам решиться на такое. Подбил его старшой, не иначе. Нужно позвонить ему на сотовый и сообщить о случившемся, упомянуть ненароком о том, что девицу увезли в «Склиф», приехать туда и подождать, пока Миша заявится навестить бывшую возлюбленную. Пожалуй, решил Пилюгин, так он и сделает. Капитан сходил в кухню, затем спустился следом за фельдшерами на улицу, окликнул одного из медбратьев:

– Когда доставите потерпевшую в больницу, скажите врачу, чтобы определили ее в отдельную палату. Фельдшер пожал плечами. Ему-то было абсолютно безразлично, в какую палату определят Марину. В общую, в отдельную. Какая разница? В общей даже спокойнее.

– И скажите, я здесь закончу и подъеду. Минут через тридцать.

– Ладно, скажу, – снова пожал плечами медик.

– Ну и хорошо. Поезжайте. Оба фельдшера забрались в красно-белый «РАФ». Микроавтобус фыркнул и укатил, а Пилюгин направился к ближайшей телефонной будке. Миша оставил ему номер своего «специального» телефона, на который следовало звонить только в самом экстренном случае. Капитан зашел в будку, вставил карточку, набрал номер.

– Да? Слушаю. Голос у Миши был очень бодрым. Он явно не спал. Ждал звонка от братца?

– Миша, у нас проблемы.

– Что случилось?

– Только что в твоей квартире обнаружены трупы Бори и опера, который сегодня приезжал в «777». Курчавый такой…

– Какого Бори?

– Твоего брата! Черт побери, Миша, думаешь, я стал бы звонить тебе из-за каких-то посторонних людей? Миша несколько секунд ошалело молчал. Впрочем, Пилюгин не сомневался относительно искренности братских чувств.

– Что с ним?

– Две пули из «макарова» в грудь. Уложили наповал. Оперу перерезали горло. У тебя в квартире, как на бойне. Слушай, ты должен срочно уехать. Не важно куда, но лучше бы подальше. Никто не поверит, что это не твоя работа. Полагаю, Сан Саныч теперь не станет даже разговаривать с тобой.

– Борька… – пробормотал Миша. – Как же так, а? Ну как же так-то? Черт, Борька…

– Слушай, Миша, прекрати истерику! С Борей я все улажу. Насчет похорон там, и все такое. А ты собирай чемоданы и уезжай! Прямо сейчас! Сию секунду. О Марине я позабочусь.