Сердце дыбом
Шрифт:
Толстая соломенная подстилка покрывала пол перед входом в алтарь. Жакмор прошел вперед. Его глаза уже привыкли к темноте; справа, за алтарем, он различил серый проем открытой двери и направился к ней, посчитав, что там находятся ризница и покои кюре.
Он открыл дверь и попал в маленькую вытянутую комнату, заполненную шкафами и еще Бог знает чем. В глубине таилась еще одна дверь. Из-за нее доносился чей-то шепот. Жакмор три раза постучал по деревянной стене.
— Можно войти? — спросил он вполголоса.
Разговор за дверью стих.
—
Он принял приглашение и открыл вторую дверь. Кюре беседовал с ризничим. При виде Жакмора они встали.
— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Господин кюре, не так ли?
— Здравствуйте, — ответил кюре.
Это был жилистый мужчина, в складках лица чернели две глазные ягодки и приросшие к ним сверху густые мохнатые брови. Говорил он, скрещивая худые длинные руки, а передвигался, как заметил Жакмор, слегка прихрамывая.
— Я бы хотел с вами поговорить, — начал Жакмор.
— Говорите, — ответил кюре.
— Я по поводу крещения, — пояснил Жакмор. — Вы смогли бы в воскресенье?
— Это моя работа, — сказал кюре. — У каждого — своя.
— В доме на скале родились тройняшки, — продолжал Жакмор. — Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Их надо крестить не позже воскресенья.
— Приходите на воскресную мессу, — сказал кюре. — Там я назначу вам время.
— Но я никогда не хожу на мессы, — возразил Жакмор.
— Тем более, — нашелся кюре. — Для разнообразия. Развлечетесь. Хоть кому-то покажется оригинальным то, что я говорю.
— Я — против религии, — сказал Жакмор. — Хотя и признаю, что она может быть полезной в деревенских условиях.
Кюре усмехнулся.
— Полезной!.. Религия — роскошь, — сказал он. — А эти скоты хотят извлечь из нее какую-то пользу.
Он гордо выпрямился и принялся мерить комнату хромыми нервными шагами.
— Но я не допущу! — прикрикнул он. — Моя религия останется роскошью!
— Я хотел подчеркнуть, — поспешил объяснить Жакмор, — что именно в деревне слово кюре может оказаться очень значимым. Направлять грубые крестьянские умы, указывать им на совершаемые ошибки, открывать им глаза на опасность мирских соблазнов, сдерживать и усмирять их низменные инстинкты… Не знаю, вы в курсе того, что происходит в этой деревне… Я… гм… я приехал недавно и не хотел бы ни выступать в качестве судьи, ни шокировать вас своей реакцией на то, что вам наверняка кажется естественным, поскольку существует уже столько времени… ну… кюре мог бы, например, с амвона клеймить воровство и осуждать чересчур поспешные половые связи молодых прихожан, стараясь не допустить, чтобы разврат и сладострастие завладели его округом.
— Приходом, — поправил его ризничий.
— Приходом, — оторопело повторил Жакмор. — На чем я остановился?
— Не могу знать, — оборвал кюре.
— Ладно, а эта ярмарка стариков, — наконец решился Жакмор, — это просто безумие!
— Вы в каком веке живете?! — воскликнул кюре. — Ярмарка стариков? Какое мне дело до ярмарки стариков, позвольте вас спросить? Эти люди страдают… Страждущие на земле
Он постепенно оживлялся, в маленьких глазках то и дело сверкали гневные молнии.
— Они вступают в храм победителями. Тоже мне, сыны Христосовы, агнцы Божьи. А знаете, что они у меня просят? Чтобы хорошо рос святокос. На благодать им наплевать! Она у них уже есть! У них есть Слява! Я буду бороться до конца, но не отступлюсь! Я не буду взращивать их святокос! Слава Богу, у меня еще остались верные друзья. Их мало, но они меня поддержат.
Он усмехнулся.
— Приходите в воскресенье и увидите… Увидите, как плоть плотью вышибают. Я заставлю этих скотов взглянуть на самих себя со стороны. Их пассивность столкнется с еще большей пассивностью… И от выбитой искры возгорится тревожное пламя, которое обратит их в лоно церкви… роскоши!.. Той роскоши, право на которую даровано им всемилостивым Господом.
— А что же с крещением? — напомнил Жакмор. — В воскресенье после обеда?
— После мессы я уточню время, — повторил кюре.
— Хорошо, — сказал Жакмор. — До свидания, господин кюре. Я восхищен вашей церковью. Любопытная конструкция.
— Любопытная, — согласился кюре. И опустился на стул с отсутствующим видом.
Жакмор вышел через уже знакомую дверь. Он чувствовал себя немного утомленным.
«Ох уж эта Клементина… с ее изнурительными поручениями, — думал он вслух. — Скорей бы тройня подросла. А еще эта история с принудительной мессой…»
Наступал вечер.
«Принудительная месса — это просто возмутительно!»
— Возмутительно, — подтвердил большой черный кот, сидевший на стене. Жакмор посмотрел на животное. Кот заурчал, вертикальные черточки раскололи пополам желтые глазища.
— Возмутительно! — подытожил Жакмор, срывая на ходу какой-то злак, мягкий, круглый, цилиндрический. Сделав несколько шагов, он обернулся. Посмотрел на кота, призадумался и снова пустился в путь.
XVII
Готовый к выходу, Жакмор слонялся по коридору. Он снова облачился в официальные одежды и чувствовал себя несколько стесненно, словно актер в костюме посреди пустой сцены. Наконец вышла служанка.
— Долго же вы, — сказал Жакмор.
— Это штоб красивой быть, — оправдалась она.
На ней простоватилось выходное платье из пикейной ткани белого цвета, к нему прилагались черные туфли, черная шляпа и белые фьезелевые перчатки. В руках она теребила требник в затертом кожаном переплете. Кожа на лице лоснилась, алели безвкусно накрашенные губы. Тяжелые груди натягивали корсаж, грубо, но крепко сбитые ягодицы убедительно наполняли оставшуюся часть платья.