Сердце дыбом
Шрифт:
Толпа недоверчиво загудела.
— Не смейтесь! — завопил кюре. — Пускай тот, кто мне не верит, посмотрит сам!
Он подал знак, и из-за кулисы молниеносно появился ризничий. Сильно завоняло серой.
— Вот какое открытие я сделал восемь дней назад, — объявил кюре, — мой ризничий — дьявол!
Ризничий небрежно выплюнул довольно красивую огненную струю. Из-под его длинного халата торчали волосатые ноги, заканчивающиеся раздвоенными копытами.
— Поприветствуем соперника, — предложил кюре.
Раздались редкие аплодисменты. Ризничий обиделся.
—
— Довольно! — крикнул кто-то. — Крови!
— Хорошо! — сказал кюре. — Ладно! Я добавлю только одно: вы жалкие невежды.
Он скинул халат; в своем распоряжении он имел двух певчих-массажистов; у ризничего не было никого.
Служки поставили тазик с водой, табурет, и приготовили полотенце; кюре вставил назубники. Ризничий ограничился кабалистическим заклинанием; его черный халат загорелся и исчез в облаке красноватого дыма. Он усмехнулся и стал разогреваться.
Несколько секунд в сарае царило молчание: спектакль закончился неожиданно быстро. Потом, подсчитав стоимость каждой минуты, зрители начали возмущаться. Жакмор забеспокоился, чувствуя, что атмосфера накаляется.
— Кюре, верни деньги! — закричала толпа.
— Нет! — ответил кюре.
— Кюре, верни деньги!
Полетел первый стул, за ним второй. Целая эскадрилья стульев обрушилась на кюре, перелезающего через канат ринга.
Жакмор стал пробираться к выходу и в сутолоке получил кулаком по уху. Инстинктивно он развернулся и дал сдачи. В момент нанесения удара психиатр узнал в нападавшем деревенского столяра. Давясь выбитыми зубами, тот упал на пол. Жакмор взглянул на свои руки; две костяшки были разодраны в кровь. Он лизнул. Его начинало охватывать чувство смущения. Передернув плечами, он отбросил его прочь.
«Ничего, — подумал он. — Слява его подберет. Все равно я хотел к нему зайти насчет оплеухи этому мальчишке из хора».
Однако драться все еще хотелось. Он ударил наугад. Ударил и почувствовал облегчение: бить взрослых было намного приятнее.
VIII
Жакмор толкнул входную дверь; Слява как раз одевался. Он только что выкупался в массивной золотой ванне и теперь облачался в великолепное парчовое домашнее платье. Золото было повсюду, внутреннее убранство ветхой лачуги казалось отлитым из единого слитка драгоценного металла. Золото лежало в сундуках, в вазах и тарелках, на стульях, столах, все было желтым и блестящим. В первый раз это зрелище Жакмора поразило, но теперь он смотрел на него с тем же безразличием, с которым воспринимал все, что не имело прямого отношения к его маниакальной деятельности; то есть он его просто не замечал.
Слява поздоровался и выразил удивление по поводу внешнего вида психиатра.
— Я дрался, — пояснил Жакмор. — На спектакле кюре. Дрались все. И он сам тоже, но не
— Чудесный повод, — проронил Слява и пожал плечами.
— Я… — начал Жакмор. — Э-э… Мне немного стыдно; ведь я тоже дрался. Раз я все равно шел к вам, то решил заодно занести денежку…
Он протянул ему стопку золотых монет.
— Естественно… — с горечью прошептал Слява. — Быстро же вы освоились. Приведите себя в порядок. Не беспокойтесь. Я забираю ваш стыд.
— Спасибо, — сказал Жакмор. — А теперь, может быть, мы продолжим наш сеанс?
Слява высыпал золотые монеты в ярко-красную салатницу и молча лег на низкую кровать, стоящую в глубине комнаты. Жакмор сел рядом.
— Ну, рассказывайте, — попросил он. — Расслабьтесь и приступайте. Мы остановились на том, как вы, учась в школе, украли мяч.
Слява провел рукой по глазам и заговорил. Но Жакмор стал слушать старика не сразу. Он был заинтригован. Когда Слява подносил руку ко лбу, психиатру показалось — может быть, привиделось? — что сквозь старческую ладонь просвечивают лихорадочно бегающие глаза пациента.
IX
Случалось, Жакмор ощущал себя интеллектуалом; в такие дни он удалялся в библиотеку Ангеля и читал. Там хранилась только одна книга — больше чем достаточно — превосходный энциклопедический словарь, в котором Жакмор находил, систематизированными и расположенными в алфавитном либо смысловом порядке, основные элементы всего того, из чего обычно составляются — в объеме, к сожалению, столь угрожающем — обычные библиотеки.
Как правило, он останавливался на странице с флагами, где было много цветных картинок и очень мало текста, что позволяло мозгу расслабиться и отдохнуть. В тот день одиннадцатый стяг слева — окровавленный зуб на черном фоне — навел его на мысль о крохотных диких гиацинтах, прячущихся в лесу.
X
Тройняшки играли в саду, подальше от дома. Они нашли хорошее место, где всего хватало в равной степени: камней, земли, травы и песка. Все присутствовало в любом состоянии: тенистом и солнечном, каменном и растительном, твердом и мягком, сухом и мокром, живом и мертвом.
Говорили мало. Вооружившись железными лопатками, копали, каждый для себя, ямы четырехугольной формы. Время от времени лопатка натыкалась на интересный предмет, который вытаскивался его обладателем на свет Божий и занимал свое место в кучке ранее зарегистрированных находок.
Копнув раз сто, Ситроэн остановился.
— Стоп! — скомандовал он.
Жоэль и Ноэль выпрямились.
— У меня зеленый, — сказал Ситроэн.
Он показал братьям маленький сверкающий шарик с изумрудным отливом.
— А у меня черный, — сказал Жоэль.
— А у меня золотой, — сказал Ноэль.
Они составили треугольник. Предусмотрительный Ситроэн соединил камешки соломинками. Затем каждый уселся у вершины треугольника и стал ждать.