Сердце дыбом
Шрифт:
Работники остановились посреди лужайки и положили на землю инструменты. Двое взяли мотыги и принялись копать, в то время как подмастерья сгребали комья земли огромными лопатами — выше их собственного роста. Канава быстро углублялась. Жакмор с тревогой наблюдал за их работой. Подмастерья наваливали у края канавы кучи земли и энергично ее утрамбовывали, сбивая в плотное низкое заграждение.
Сочтя ров достаточно глубоким, рабочие прекратили копать и вылезли на поверхность. Двигались они медленно; бурые землистые одежды делали их похожими на жесткокрылых ископаемых, прячущих свои яйца. Взмокшие подмастерья продолжали выгребать землю и неистово, яростно ее утрамбовывать. Периодически каждый из них
— Что они делают? — спросил психиатр и, несмотря на все отвращение, пнул его под коленку.
— Укрытие, — выпалил подмастерье, прикрывая лицо, и убежал к своим товарищам. Товарищи о нем не забыли; всыпали по первое число.
Солнца в тот день не было; свинцовое небо мерцало бледно и неприятно. Жакмора слегка лихорадило, но он хотел досмотреть до конца.
Укрытие казалось законченным. Один за другим рабочие забрались на накат, дошли до лесенки в конце траншеи. Настил выдерживал их вес. Подмастерья даже не пытались за ними идти, заранее зная результат подобной инициативы.
Рабочие вылезли из траншеи. Выбрали из кучи инструментов иглы и крючья. Подмастерья суетились вокруг жаровен и изо всех сил раздували огонь. По команде бригадира они схватились за тяжелые раскаленные котлы и понесли их к первому дереву. Жакмор ощущал нарастающее беспокойство. Все это напомнило ему распятие распутного жеребца.
У подножия десятиметровой финиковой пальмы поставили первую жаровню, и каждый засунул в нее свой инструмент. Вторая была установлена около соседнего эвкалипта. Подмастерья бросились раздувать огонь, подпрыгивая на огромных кузнечных мехах. В это время бригадир осторожно прикладывал ухо к стволу финиковой пальмы. Внезапно он замер и сделал на коре красную отметку. Один из дровосеков, по виду самый сильный, вытащил из жаровни докрасна раскаленный дымящийся крюкк точнее, железный гарпун — с острым наконечником и зубьями. Он уверенно отвел руку назад, разбежался и вонзил гарпун в гладкий ствол, точно в сердцевину красной отметки. Подмастерья уже успели оттащить жаровни, а другой дровосек — поразить эвкалипт. Затем все бросились наутек, добежали до укрытия и спрятались. Подмастерья жались у входа, рядом с жаровнями.
Листья пальмы задрожали, сначала незаметно, потом все сильнее. Жакмор стиснул зубы. Раздался жалобный крик, такой пронзительный и резкий, что психиатр заткнул уши. Ствол пальмы закачался, при каждом наклоне крики учащались. Земля у подножия пальмы раскололась и разверзлась. Невыносимый звук — скрежет сверла — раздирал уши, разносился по всему саду и, казалось, отражался от низкого облачного свода. Внезапно длинный выгнутый ствол вырвало с корнями из почвы и понесло в сторону укрытия. Не переставая пронзительно кричать, пальма закружилась, заметалась по лужайке, неуклонно приближаясь к укрытию. Несколько секунд спустя Жакмор почувствовал, как земля вздрогнула во второй раз. Упал эвкалипт. Он не кричал; он пыхтел, как безумный кузнечный мех, и его серебристые ветви, выкручиваясь, обнимали ствол, корни глубоко загребали землю, пытаясь дотянуться до укрытия. Пальма уже добралась до настила и истерично билась об него всем телом; но силы убывали, ритм замедлялся… Первым поник более хрупкий эвкалипт; какое-то время его узкие листья еще шевелились. Рабочие вышли
Жакмор, казалось, врастал в землю; в голове шумело и звенело, он продолжал, не отрываясь, смотреть на побоище. Увидев, как гарпун вонзается в нежную деревянную плоть, он больше не мог сдерживаться. Он развернулся и побежал к скале. Он все бежал и бежал; воздух вокруг него сотрясался от взрывов гнева и боли.
XVIII
Теперь, кроме тишины, не было больше ничего. Все деревья лежали на лужайке, корнями кверху, а земля, вся в огромных дырках, казалось, пережила бомбежку изнутри. Огромные лопнувшие гнойники, пустые, сухие, печальные. Рабочие ушли обратно в деревню, а подмастерья остались распиливать трупы на бревна и убирать следы бойни.
Жакмор осматривал поле боя. Уцелело лишь несколько кустов и низких клумб. Не было больше ничего между его взглядом и небом, странно голым и внезапно лишенным теней. Справа доносился скрежет садового ножа. Прошел подмастерье помоложе, волоча по земле длинную двуручную пилу.
Жакмор вздохнул и зашел в дом. Поднявшись на второй этаж, он свернул в детскую. Клементина вязала. В глубине комнаты Ноэль, Жоэль и Ситроэн рассматривали книжки с картинками и сосали леденцы. Пакет с леденцами лежал на равном расстоянии от каждого.
Жакмор вошел.
— Все, — сказал он. — Спилены насмерть.
— А! Тем лучше, — отозвалась Клементина. — Так мне будет намного спокойнее.
— Вы уже так много связали? — удивился Жакмор. — Несмотря на этот шум?
— Я даже не обратила внимания. По-моему, деревья и должны падать с шумом.
— Разумеется, — согласился Жакмор.
Он посмотрел на детей.
— Вы по-прежнему не разрешаете им выходить? Они уже три дня сидят дома. Им ведь больше ничего не грозит!
— А дровосеки больше не работают? — спросила Клементина.
— Им осталось лишь распилить деревья, — сказал Жакмор. — Но, если вы боитесь за детей, я могу за ними присмотреть. По-моему, им нужно подышать воздухом.
— Ой! Да! — воскликнул Ситроэн. — Мы пойдем с тобой гулять!
— Пойдем! — повторил Ноэль.
— Будьте очень внимательны! — предупредила его Клементина. — Ни на секунду не теряйте их из виду. Если вы не будете за ними присматривать, я умру от беспокойства.
Жакмор вышел из комнаты, тройняшки прыгали вокруг него. Вчетвером они кубарем скатились по лестнице.
— Смотрите, чтобы они не провалились в дыры! — все еще кричала Клементина. — И чтобы они не играли с инструментом.
— Хорошо! Хорошо! — отозвался Жакмор между двумя этажами.
Выскочив в сад, Ноэль и Жоэль помчались туда, откуда доносился скрежет садового ножа. За ними, не торопясь, шли Жакмор и Ситроэн.
Подмастерье помоложе, тот, которому на вид было лет десять, обрубал сосновые ветки. Кривой стальной клинок поднимался и опускался, при каждом ударе вылетали тонкие щепки, и воздух кричал от запаха смолы. Жоэль выбрал удобное место для обозрения и зачарованно замер. Ноэль остановился поодаль.
— Как тебя зовут? — спросил Ноэль немного погодя.
Подмастерье поднял к ним изможденное лицо.
— Не знаю, — промолвил он. — Может быть, Жан.
— Жан! — повторил Ноэль.
— А меня зовут Жоэль, — представился Жоэль, — а моего брата — Ноэль.
Жан не ответил. Нож опускался и поднимался в прежнем унылом ритме.
— Что ты делаешь, Жан? — спросил подоспевший Ситроэн.
— Вот, — объяснил Жан.