Сердце феникса. На переломе. (первоначальный вариант)
Шрифт:
Хорошо иметь дружков из карателей. Особенно хорошо, когда приятель должен тебе денег. Тогда он делится добычей. И вот теперь у него сразу двое, брат и сестрица. Скорей бы домой добра…
Преисподняя, ливень! Бррр, вымок весь. Все настроение пропало.
Молнии рвали воздух одна за другой. В их свете Дайомос выглядел особенно страшно. Мертвая пустыня и хищные облака. Остатки дерева… Разрушенный дом. Подвал-убежище… Галерея постепенно звереющих портретов… И снова — мертвая пустыня.
Алекс поймал взгляд Лины — вопрошающий. Это
— Итак. — изображение замерло, и Вадим погасил кристалл. — Я посмотрел. Дальше что?
Сердце колотится, как бешеное. Осторожно. Самое важное…
— Ты хочешь, чтобы наш мир превратился в такое?
Тигриный взгляд….
— Допустим, нет. Дальше что?
Что-то было не так. Слишком легко. Слишком спокойно…
— Я помогу.
— Правда? — глаза суживаются.
— Да. Я помогу тебе. Только дай руку…
— Да неужели?! — серые глаза вдруг бешено сверкнули, — Ты — мне? Ты!
Стена врезается в спину, напрочь вышибая дыхание…
Оцепенев, Лина смотрела, как ярость Повелителя выжигает из комнаты последние остатки чар, как она становится тем, чем была — безликой каменной коробкой… как незримые оковы телекинеза все плотней скручивают Алекса…
Как дрожит у горла колышек из красного дерева… Она чуть пытается сдвинуться — на пробу — колышек тут же скользит следом, точно чуя, где ее сердце. Не выскользнуть…
Или попробовать?!
Я не могу на это смотреть!
— Ты думаешь, я не вижу, как ты рвешься? Из шкуры лезешь — коснись, протяни, тронь! Что припрятал — яд, нож, кол осиновый? Спаситель мира! — сказал как выплюнул.
— Не… нет… это не повредит… тебе… — размыкаются губы Леша — Только ему… холодку…
— Врешь!
— Нет… разве ты не хочешь… избавиться… от этой твари?.. Дим…Дурак, я же спасти тебя хочу!
— От твари? — по губам Вадима ползет дикая улыбка, — От твари…похоже, и правда надо избавиться…
С брезгливо-яростной гримасой он заносит над висящим в захвате братом файерболл, когда в светлых глазах зажигается знакомое предвкушение, она понимает страшное: Вадима НЕ ОСТАНОВИТ БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ…Ничего сейчас не остановит… Потому что это говорит уже не он. Эти бешеные глаза, эта безумная ярость — уже не его.
Холодок почуял угрозу.
А когда долго кормишь дракона, будь готовым к тому, что однажды он может пожрать тебя…
И тогда рвется последняя цепь, удерживающая ее в подчинении. Она не думает. Тело сдвигается само, спокойно и точно движется наперехват летящей смерти. Файер даже красивый — кипящий белый огонь в танцующих желтых искрах… Время послушно притормаживает бег — взбешенный феникс отдает все что может, сжигая резервы — руки рвут Алекса в сторону, прочь от огня…
Ну же!
Накрыть собой, прижаться всем телом, успеть, успеть… успеть, дьявол и преисподняя! Успеть передать тот золотой сгусток, который так любовно защищал феникс — магию Избранника… еще немного… немного…сейчас!
Она еще успевает улыбнуться, когда феникс потихоньку подбрасывает Избраннику свою «искорку», она успевает увидеть недоуменную
..и тут же боль входит под лопатку, в клочья разрывая сознание. Колышек… все-таки нашел.
Как Леш зовет ее, как просит не уходить, как обнимает, прижимая к себе, осознав бесповоротность потери — она уже не видит.
И не видит, как бережно опустив ее тело на пол, Леш медленно поднимается с колен… и поворачивается к брату.
Эпилог
Фэйт! Фэйт, еще! Еще!! Пожалуйста, Фэйт! — горящие восхищением глаза не отрывались от замершей в поклоне девушки… Броская алая юбка широкой волной легла под ноги, тонкая рука в золоте браслетов раскрыла веер у выреза корсажа, черные волосы скрыли лицо в золотой полумаске…
— Фэйт! Фэйт! Фэйт!
Танцовщица отточенным жестом повела головой, отбрасывая с лица черную волну кудрей и сверкнула улыбкой — жаркой, вызывающей, такой, что растаял даже охранник у дверей… И нарочито медлительным жестом вскинув руку над головой, отколола пунцовый цветок у гребня…
— Фэээээйт! — завопила толпа, когда цветок, на миг коснувшись карминных губ, полетел вниз… в сотни подставленных рук…
— Фэйт? — окликнул менеджер нарядную танцовщицу, спешившую в гримерку готовиться к следующему номеру — пляске с ножами.
— Рамаз? — в голосе девушки, только что зажегшей своим танцем даже налогового инспектора, суровую даму лет сорока, не слышалось даже тени одышки. Словно не она только что отплясывала на сцене ожившим пламенем. Рамаз мимолетно пожалел, что красавицу не удается уговорить танцевать чаще раза в неделю. Какая была бы фишка у клуба… Но и так неплохо. По субботам заведение просто ломится! — Рамаз, если ты опять про выступления по воскресеньям, то я говорила — не могу!
— Нет-нет, просто тебе тут звонили, пока ты была на сцене. Твои родные. Просили перезвонить, когда ты освободишься.
— Что? — Рамаз показалось, что Фэйт не порадовалась известию… Глаза сузились, тонкие пальцы сжались в кулак, и даже голос стал другим — властным и жестким. — Кто именно?
— Твоя мать, Лиз. И еще Анна. Красивый голос, слуш…
— Ччччерт!
— Какие-то проблемы? — осторожно поинтересовался менеджер, — Ты ведь не отменишь выступление?
Девушка дернула плечом.
— Ну уж нет! — алые губы усмехнулись почти зло, — Подождут!
Сердитый скрип двери, брошенная на диван сумка, сверкнувшие гневом темные глаза… Сейчас посетители клуба не узнали бы красавицу-плясунью, ради которой приходили в зал вновь и вновь — темные брови девушки сердито сдвинуты, и черная кожаная безрукавка на шнуровке наводила скорей на мысль о байкерах, а не о танцах… Из походки и жестов исчезла изящная легкость и грация, заменившись на экономную в движениях силу и точность.