Сердце и корона

Айнгорн Алекс А.

"Боже, — прошептала Изабелла, — Почему я решила, что он безумен?!"

Барбье спрыгнул с коня и, обнажив шпагу, ринулся на эшафот. Защитить ее — вот все, чего он хотел. Один из гвардейцев вытянул шпагу, не слишком ловко и не слишком охотно, но Барбье, не ожидавший отпора, напоролся на нее. Он удивленно уставился на украшенный гербом эфес, оставшийся торчать из его груди, и упал мертвым. Вопль пронесся над толпой. Почти случайная смерть Барбье послужила сигналом. Толпа устремилась к эшафоту. Солдат мгновенно оттеснили, впрочем, они скорее дали себя

оттеснить. Целый лес рук потянулся к Изабелле. Обессиленная, она лишилась чувств.

Она очнулась на жесткой койке. Около нее суетилась немолодая лавочница в переднике, испещренном подозрительными пятнами. На лбу у Изабеллы лежало влажное полотенце. Она приподнялась и сразу увидела Орсини. Он сидел около нее на краю кровати в глубокой задумчивости, поставив локоть на колени и подпирая рукой щеку. Вторая рука была перебинтована до самого локтя и висела на перевязи.

— О Эжен! — воскликнула Изабелла, вкладывая в этот возглас всю ее страстную нежность, всю ее любовь. Он бодро улыбнулся и обнял ее одной рукой, его губы коснулись ее волос.

— Ты так долго не приходила в себя.

— Эжен, я в порядке. Но ты… Что с твоей рукой?

— Пустяки. Уже даже не болит.

— У господина маркиза раздроблены все косточки в кисти, — сердито вмешалась лавочница, приютившая беглецов. Ее звали мадам Оран, и она была убежденной роялисткой, полагая власть Изабеллы чем-то священным, пусть даже сама королева не внушала ей ни доверия, ни симпатии. — Уж постарались умельцы, бог им судья, — продолжила она. — Доктор Бор, а он лучший лекарь на нашей улице, сказал, что рука будет неподвижна, совсем. А сначала и вообще хотел отнять…

Эжен с неудовольствием глянул на непрошеную помощницу.

— Мадам Оран, не пугайте ее величество. Все это глупости. И позвольте нам немного побыть наедине.

Когда она вышла, Изабелла порывисто обняла мужа и, не удержавшись, расплакалась.

— Ну что ты, Изабелла, не надо, — уговаривал он ее. Но она никак не могла успокоиться.

— Я так испугалась за тебя, — твердила она.

Конечно же, оставаться в столице было больше чем опасно. Необходимо было скрыться как можно скорее. Скоро вопрос решился сам собой. На другое утро, едва открыв глаза, Изабелла увидела перед собой Жанну де Миньяр.

— Мадам…

— Жанна! — Изабелла вскочила и порывисто обняла ее.

— Я все уже знаю, мадам. Мне рассказали. Я приехала за вами. Вам нужно на пару недель укрыться от чужих глаз? Думаю, вы будете в полной безопасности у нас. Никто не будет вас там искать.

— Милая Жанна! Я так благодарна тебе.

— Не за что, мадам. Помочь вам собраться? Лучше уехать поскорее, пока никто не проследил за нами. О, доброе утро, маркиз, — как раз зашел Орсини, и Жанна приветливо поднялась ему навстречу.

— Рад вас видеть, графиня, — чуть шутливо поздоровался он с бывшей камеристкой. — Вы недурно выглядите. Я слышал, вы предлагаете нам свое гостеприимство.

— Даже настаиваю, маркиз.

Он стоял, прислонившись к дверному косяку. Перебинтованная рука беспомощно

висела на перевязи. На тонком лице Жанны отразилось участие.

— Вам ведь необходим покой и отдых. Не отказывайтесь, прошу вас. Мне так хочется быть вам полезной.

В замок Миньяров отправились Изабелла с Орсини, а, кроме того, в качестве охраны, пара сторонников бывшей королевы, отказавшихся покинуть ее на произвол судьбы. Теперь, когда Изабелла была разбита, они также были вне закона и просто следовали за ней, что казалось ей вполне естественным проявлением их преданности. Так Изабелле были дарованы судьбой несколько недель мира и покоя.

Жанна, набросив на свой длинный пеньюар темный плащ с капюшоном, неслышным шагом спустилась по лестнице. Она приостановилась, не сразу решившись подойти к Орсини. Мягкая улыбка тронула ее губы. Он нимало не изменился. В глубине своей личности, под толстым слоем внешней полировки, новых манер и привычек, он навсегда остался босоногим сорванцом из Этьенна. Он сидел на каменных ступеньках, босой, ярко освещенный желтоватой луной, сидел одиноко и неприкаянно, чуть покачиваясь и сжимая здоровой рукой локоть. Если бы Жанну попросили изобразить символ одиночества, она не колеблясь указала бы на него. Она сделала еще несколько шагов и присела рядом с ним на холодный камень.

— Маркиз…

Он устало улыбнулся ей одними губами.

— Жанна?

— Вам… плохо? — она чуть покраснела, смущенная собственной дерзостью.

— Нет, так… Просто к ночи рука разболелась.

Она поспешно встала, радуясь, что может быть полезной.

— Я принесу вам порошок, это старинный родовой рецепт. Вам непременно должен помочь.

Она умчалась неслышно, словно старинное привидение замка. Легкая поступь была когда-то необходимой для скромной камеристки, чтобы не беспокоить госпожу, если та отдыхает, и осталась при ней навсегда. Она вернулась расторопно, никого не разбудив, быстро и бесшумно.

— Вот, примите, — она подала ему завернутый в бумажный пакетик порошок и хрустальный стакан с водой. — Правда, — она позволила себе улыбнуться, — это лекарство чаще всего дают роженицам.

Он улыбнулся в ответ, но грусть в глазах не исчезла.

— Что это у вас, Жанна?

— Я прихватила еще мазь на травах и чистую ткань для повязок, если вы только не против. Мне многому пришлось научиться.

— Что ж, если вы предлагаете себя в качестве врачевателя, я готов довериться вам.

Она просияла, довольная, что может занять свои руки работой, и не смотреть на него, преодолевая робость. Мазь была прохладной и сразу принесла облегчение. Жанна почувствовала, как расслабились его напряженные мышцы, словно освободившись от страшной тяжести.

— Если вам было плохо, почему вы сидели здесь в одиночестве, ведь с вами ваша жена, она должна была позаботиться о вас? — ее чистый взгляд проникал в самое сердце.

Он помолчал.

— Изабелла заснула, и мне не хотелось ее беспокоить нытьем.