Сердце мастера
Шрифт:
А вот и известный Родиону со студенческих лет конфекцион Поля Массона – мастера, знавшего толк в военных униформах и этнических костюмах. Он давно заслужил высокое реноме в кругу парижской богемы. Напротив, между магазинчиком штучной мебели – креслица-жакоб, инкрустированные столики, резные колыбельки – и скобяной лавкой мелочовщика, в которой тускло мерцали сотни алюминиевых шпингалетов и латунных дверных ручек, теснился «Винтажный базар». Это сумрачное, как беличье дупло, пространство было заставлено от пола до потолка совершенно ненужными, но очень привлекательными вещицами.
И вот наконец седьмая аллея, самая отдаленная и малолюдная: туда, как правило, не добирался
Судя по количеству раскладных столиков, торчащих прямо на проходе, время шло к обеду. Красное вино, гусиный или кроличий паштет, оливки и щедрые ломти пористого хлеба – таков был рацион современных «ловцов луны» [5] . Анекдоты, обмен новостями, политическими сплетнями и сердечными признаниями…
Маленькая точка на карте большого города, которая, подобно Зазеркалью, разрастается до целого мира, стоит лишь туда попасть.
Обойдя все лавки и взяв на заметку пару оригинальных, но не задевших его за живое вещиц, Родион остановился возле магазина книг и гравюр. Под открытым небом на раскладных треногах покоились старинные карты, а на прямоугольных поддонах с суконным нутром – десятки выцветших фолиантов. Внутри павильона царил впечатляющий порядок: четыре лаковых этажерки служили подставками для статуэток и эмалевых ваз, а на стенах, оклеенных дымчатыми обоями, красовались гравюры и литографии. Родиону показалось, что в нише напротив входа мерцает корабельный иллюминатор, который оказался на поверку круглым зеркалом. Многоцветный мир седьмой аллеи множился и преломлялся в нем так затейливо, что у Родиона, стоявшего в одиночестве посередине лавки, возникло ощущение, что он здесь не один.
5
С давних времен во Франции так называли тряпичников, старьевщиков, торговцев подержанными вещами.
Словно в подтверждение его мыслей где-то в глубине скрипнула дверь. Запахло мебельным лаком и вареной картошкой. В проеме появилась горбатая спина с ввинченной между покатыми плечами седой головой – видимо, это и был хозяин магазина. Опираясь ладонью о стену и слегка кренясь на сторону, он медленно развернулся к посетителю. Родион невольно вздрогнул: из-под шапки курчавых, выбеленных временем волос на него смотрело лицо греческого бога. У «бога» были цепкие глаза и губы твердого рисунка, которые тут же растянулись приветственно, отчего по его щекам, как по средневековому полотну, брызнули трещины морщин.
– В такой денек не грех и прогуляться, не так ли, дорогой месье? – поприветствовал Родиона мужчина.
– Да, одно удовольствие! У вас на «седьмой» – покой да тишина…
– Вы правы, народу мало. Коллекционеры приходят сюда по субботам к открытию, когда поступает свежий товар. А галеристы набегают по понедельникам, в свой выходной. Воскресенье – день фланёров [6] , они в наш угол редко заглядывают…
– Что ж, выходит, я нарушаю традиции: вроде и воскресный фланёр, но шел к вам целенаправленно, – усмехнулся Родион, разглядывая занятного
6
Fl^aneur (франц.) – праздношатающийся.
– Раньше я вас здесь не видел… Но буду рад помочь. За каким сокровищем охотитесь?
Родион замялся, не зная, как разъяснить задачу. Он не искал подарка, который поразил бы Оливию своей дороговизной или эксцентричностью. Да она бы его и не приняла. Ему виделась вещь скромная, но значительная: такая, которую хотелось бы сохранить надолго. Не просто декоративный предмет, не коллекционная безделушка – скорее некий символ. Ну как тут объяснишь…
Заметив замешательство клиента, старик добавил:
– Ко мне разные люди приходят. Всевозможные скупщики, которые берут без разбора все, что можно перепродать; одержимые собиратели, для которых смысл жизни состоит в самом коллекционировании; разбогатевшие коммерсанты, которые хотят козырнуть при случае томиком Мольера в редком оформлении – чем не инвестиция! Да, всякие приходят люди, всякие…
– Я не рассчитываю отыскать здесь этюд Пикассо и перепродать его потом на аукционе за миллионы, – парировал Родион. – Мне просто нужен необычный подарок. Вещь эмоциональная, с содержанием…
– Я подметил, вы перед статуэтками долго стояли. Но «Три грации» – штучка на любителя. Может, предложить вам вот эту романтичную литографию? XIX век… Или взгляните на экземпляр «Буколик» Вергилия. «Чистый франк» [7] , поверьте! Тысяча девятьсот двадцать шестой год… Всего несколько экземпляров отпечатано. На шифоновой бумаге ручного производства…
Родион покрутил в руках компактный томик, пахнущий чем-то медово-лакричным – соблазнительно, но зачем Оливии тяжеловесный Вергилий?! Поставит его на полку, да и только.
7
«Чистый франк» (жарг.) – предмет, представляющий истинную ценность.
– Скажете: к чему ей Вергилий… – произнес торговец, словно подслушав его мысли. По-стариковски неуклюжим движением он пододвинул к себе стул и тяжело осел, потирая колени. – Я не ошибся: вы для дамы подарок ищете?
Родион неохотно кивнул.
– Перед вами уникальная книга. Переведена Лафаргом, а гравюры… Вы только посмотрите, какое изящество: это же Октав Монтравель!
Монтравель… Он, конечно, фигура. Скульптор, чья слава в начале прошлого века едва не превзошла славу Родена. Он действительно в ранние свои годы создавал античные гравюры, писал картины и даже ткал гобелены. Оливия, к слову, собиралась работать над курсовой по искусству начала XX века…
А, может, старик прав? Чем плох Вергилий?
Но все-таки надо еще подумать.
– Монтравель впечатляет, спасибо. Загляну к вам чуть попозже – поброжу еще…
– Первый выбор – самый верный. Поверьте опытному маршану! Я шестьдесят лет занимаюсь этим делом, и ни один клиент не уходил от меня разочарованным, – старик пытался взять реванш, но чувствовалось, что силы у него на исходе. Размешав ложечкой сахар в кружке с остывшим чаем, он выдвинул ящик стола и, пошарив там дрожащей рукой, нащупал блистер с таблетками. Затем, надсадно дыша, поднялся и поковылял в сторону дверцы, ведущей в недра его лавки.