Сердце меча

Чигиринская Ольга Александровна

— Подумай как следует, — напористо сказал Шнайдер.

— Ямэ! — крикнул Дик, ударив кулаком о кулак. Нервы изменили ему. — Почему вы так быстро убиваете человека и так долго копаетесь, если хотите его помиловать? Почему тут вам повод нужен, а когда убили Нейгала, он вам был не нужен?! Почему вы так боитесь быть милосердным? Потому что вы и справедливым не можете быть! Были бы вы справедливым — вы бы не дали синоби мучить меня; вы бы вернули потерянный из-за вашего шпиона корабль и отпустили бы со мной тех гемов, которые стали гражданами Империи и тех, кому я во имя Отца, Сына и Святого Духа дал имена! Вы бы сделали это всё раньше, чем пролилась кровь вашей сестры! И быть милосердным у вас не выйдет, потому что милосердие больше справедливости! Хотите помиловать меня? Верните все, что отобрали, и тогда помилуйте! А иначе — убейте, но справедливость

ваша воняет!

Шнайдер вздохнул и сел, опустив голову на кулак.

— Все ли сказано? — спросил распорядитель. Никто больше не захотел брать слово, и после паузы он продолжил: — Тогда процедура вам известна. У каждого из вас в руке три шара. Красный шар — гражданская казнь, черный шар — смертная казнь, белый — помилование. Каждый имеет право опустить только один шар.

По рядам понесли урну, в которую каждый опускал руку и мешок, куда сбрасывали оставшиеся шары. Потом содержимое урны высыпали в круглое блюдо. Среди шаров, черных и красных, как адское пламя, маячили три белых. Их сосчитать было легко. Остальные распорядитель громко посчитал вслух, после чего развернулся к Дику.

— В голосовании приняли участие тридцать семь капитанов дома Рива. Этого достаточно для принятия законного решения, ибо закон требует не менее чем тридцати человек. Ричард Суна, ваша судьба решена. Двадцать голосов было подано за смертную казнь, четырнадцать — за казнь гражданскую, три — за помилование. Ричард Суна, капитан «Паломника», за совершенное вами преступление, за боль, которую вы причинили убитой, ее родным и близким — вы подвергнетесь гражданской казни в глайдер-порту сегодня в одиннадцать ноль-ноль. За смерть капитана дома Рива, цукино-сёгуна дома Рива, вы подвергнетесь смертной казни сегодня в двадцать девять ноль-ноль. Если вы хотите заплатить жизнью за жизнь, а не смертью за смерть — умоляйте об этом Рихарда Шнайдера.

Дик покачал головой, потом спросил:

— А который час?

— Без двадцати одиннадцать, — ответил распорядитель.

* * *

Ися — особая разновидность тэка, с повышенной эмпатией и тонкой моторикой. Чаще всего их используют как лаборантов или медтехов.

Ися ЭВ-212 работал медтехом в дворцовой тюрьме два местных года. Прежде он работал в больнице на станции Акхит, но заразился от одного из космоходов неизвестным мутированным вирусом. Обычно гемы не болеют инфекционными болячками, и если что-то валит их с ног — это какая-то дикая аберрация, странно реагирующая на их генетику и переносимая ими очень и очень тяжело. СК-19 (так его звали тогда) еле выжил после лихорадки и необратимо оглох. Какое-то время его не усыпляли — он был нужен исследователям, чтобы разобраться в защитном механизме против этого вируса — а потом о нем прослышал господин Метцигер и забрал его в дворцовую тюрьму. Глухой медтех — это как раз то, что было ему нужно. ЭВ-212 выучился читать по губам, а когда ему приказывали — просто отворачивался.

Работы было гораздо меньше, чем на станции, и порой ЭВ-212 радовался этому. Он был уже немолод и не смог бы долго удерживаться в ритме цикловых дежурств. Но когда работа была — она была много хуже больничной. Хорошо чувствующему эмпату нравилось избавлять людей от боли и не нравилось обрекать на нее. Во дворцовую тюрьму попадали только настоящие заговорщики или важные пленники, и в обязанности ЭВ-212 входило определить, нет ли у них искусственной аллергии на «наркотики правды» и чему можно подвергнуть тех, у кого такая аллергия есть. В этих случаях он радовался, что не слышит собственного голоса, отдающего морлокам распоряжения. Правда, с его эмпатией глухота не всегда спасала и поэтому он ухаживал за перенесшими пытки узниками очень добросовестно, и если приходил приказ умертвить кого-то из них, старался сделать смерть как можно более быстрой и безболезненной. Сам он не был способен на агрессию к человеку — на нее тэка неспособны вообще.

Еще он страдал от отсутствия компании. Ися, как и все тэка — компанейские существа и одиночество переносят тяжело. Глухота отделяла его от себе подобных. Его побаивались другие тэка и ися, и даже дзё, к которым он приходил в ясли. Одна из них призналась, что его считают колдуном за то, что он, не слыша, может читать по губам. Он засмеялся, но больше к ним не ходил. Вместо этого он начал общаться с морлоками. Он узнал клички, которыми те называли друг друга между собой, и сам получил от них кличку Ман — «десять тысяч». Не из-за номера —

они обращались по номерам только в присутствии людей-офицеров — а из-за того, что у гема с полной глухотой шансов выжить — один на десять тысяч. Морлоки — грубые животные, но они тоже были его пациентами, и испытывали к нему нечто вроде признательности — насколько они были способны ее испытывать. Поэтому ЭВ-212 слегка огорчился, узнав, что морлоки Т-82 и Т-36, носившие клички Гэппу и Бо должны умереть на погребении госпожи цукино-сёгуна. Оказавшись рядом в ее последнюю минуту, они не смогли ее уберечь, так что в другой жизни должны будут служить ей лучше. Сами они, похоже, огорчались этому куда как меньше, чем Ман. Они были неплохими существами — для морлоков. На жертвенные игры они смотрели как на веселую потеху — уж такова их натура, они в этом не виноваты.

В жертву был предназначен убийца цукино-сегуна, но ЭВ-212 знал, что это не решено окончательно — приготовили запасную жертву, одну из добровольно вызвавшихся умереть с госпожой служанок. Он понимал гораздо больше, чем думали хозяева; в данном случае он понимал, что тайсёгун ищет способа помиловать убийцу. Именно поэтому он велел Ману распоряжаться гражданской казнью — нельзя было доверить это дело живодерам из городской тюрьмы. Там на должности медтеха состоял человек, и человек этот плохо разбирался в своей работе. Он не выполнил бы задания, которое поручил тайсёгун: «он должен выглядеть как можно страшнее, но обойдитесь без внутренних повреждений и лишней боли. Когда все закончится, он должен быть в сознании».

Безмолвные орудия имели свои клички, как и орудия говорящие. Ламия была убийцей. Ее гибкое тело утяжеляла вплетенная проволока, и в руках умелого палача она не только оставляла рубцы, но и наполняла кровью легкие, разрывала печень и почки. Ее использовали, если видимое дело не позволяло вынести смертного приговора, а преступную жизнь властям хотелось оборвать. Свистун, напротив, был дешевым пижоном. Он имел два с половиной метра в длину и выглядел очень красиво, когда разворачивался в ударе, и очень громко шлепал по телу, что пользовалось огромным успехом у толпы, особенно когда речь шла о хорошенькой женщине. Чаще всего он и применялся для женщин, чью жизнь и красоту ценили. Или для тех преступников, кто подкупил тюремное начальство. Когда хотели причинить как можно больше боли, не оставляя следов — пользовались стрекалами, но это орудие — для частных наказаний, а не публичных. Правосудие же хотело, чтобы знакомство с ним не проходило бесследно, да и чернь, собирающаяся на казни в глайдер-порту, бывала разочарована, если не проливалась кровь.

Кровь… ЭВ-212 снял было со стены Волка. Эта тварь кусалась больно, но не смертельно. Последняя пядь каждого из трех хвостов сплетена была из шкуры «морского волка», бич срывал кожу и плоть небольшими кусками, но не убивал, если, конечно, время порки не было слишком долгим. Его использовали для приговоренных к позорной жизни: шрамы не поддавались никакой шлифовке, разве что полная пересадка могла помочь. Жертва Волка уже не могла спокойно развлекаться в общественных банях (кроме тех, что стали самыми настоящими притонами). Ман подумал и повесил Волка на место, а вместо него снял Гадюку — неплетеный полимерный хлыст в полтора метра длиной, жесткий у основания, а у конца тонкий как волос. Гадюка пела в воздухе и глубоко рассекала кожу, но не раздирала ее, как Волк. Шрамы можно было потом убрать шлифовкой. ЭВ-212 вынул из гнезда Гадюку. Распорядитель одобрил его выбор.

Так он и шел за тележкой с Гадюкой в руке. Он не слышал, что орет толпа, запрудившая верхние галереи и переходные мосты над улицей, но из той дряни, что летела в преступника (силовой щит убрали), кое-что перепадало и ему, и он в который раз удивлялся — отчего люди так любят проявлять те свойства, которых лишают гемов? Даже морлок не стал бы швыряться дрянью на расстоянии — они предпочитали выяснять отношения лицом к лицу.

В глайдер-порту народ забил все свободное пространство, как в день встречи дочери и наследницы цукино-сёгуна. Сейчас лучи прожекторов были направлены на устаревший и пустующий грузовой причал, который много лет служил эшафотом. Устаревшими лебедками иногда пользовались как виселицами, а иногда — как вот сейчас: к петле на конце троса прикрепили карабинчик и прощелкнули в него цепь от наручников, а силовые поля отключили и тележку отвели. Мальчик повис, чуть касаясь пальцами решетчатой платформы, и ЭВ-212 снял с него косодэ, разрезав по рукавам и бокам; и это было не первое сохэйское косодэ, которое он снял таким образом.