Сердце меча
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Дик, не меняя позы и не отрывая от Бет взгляда. — А «Аида» — это песня или человек? Извини, я мало знаю.
— Аида — это героиня оперы. Знаешь, что такое опера?
— Дом с призраками? — попробовал угадать Дик. Бет засмеялась, но это его не обидело: ему нравился ее смех.
— Опера — это игра, вроде… вроде трагедий Шекспира, но там не говорят, а поют. «Аида» — это о девушке, рабыне в Египте…
— Как Иосиф?
— Да, примерно. Она была эфиопкой, пленницей. Понимаешь, я мечтаю спеть «Аиду», потому что я тоже была рабыней. Я этого не помню, но ведь была. И,
— Здорово, — согласился Дик.
— Ну так мы решили: я тебе Верди, ты мне — сохэйские песни. Заметано?
Машина становилась, они одновременно побежали к дверце и столкнулись там плечами.
— Полегче, не пожар, — сказала Бет.
Дверца щелкнула, Дик подставил под влажный ворох ткани корзинку для чистого белья.
— Имей в виду, я не умею пользоваться гладильным прессом, — сказала Бет.
— Это просто, — успокоил ее Дик, раскрывая сушильный шкаф с катком. — Только нужно сначала вещь распрямить как следует.
Они достали из корзины костюмчик Джека и запустили сушилку.
— Осторожно, руки, — сказал Дик. — Вот сюда клади. Теперь запускай каток…
Пшшш! — рубашонка, горячая и почти сухая, упала на руки Бет. Теперь штанишки.
— Ай!
— Я же говорил, осторожно. Больно?
— Ерунда.
Что произошло затем, Дик толком не понял: как-то все случилось очень быстро. Только что они сидели на коленях рядом, и вдруг оказались лицом к лицу, и Бет, не дав ему ни секунды на раздумья, поцеловала его.
Какое-то время они неумело хватали друг друга губами за губы, а потом Бет спросила:
— А по-настоящему ты умеешь? С языком?
Он покачал головой.
— Хочешь научу?
Он кивнул, не соображая толком, на что именно соглашается. Каток вертелся впустую, потом Дик нажал на рычаг остановки. Через минуту Дик и Бет оторвались дуг от друга.
— Ну, я пойду, — сказала Бет, как ни в чем не бывало. Дик снова кивнул, не в силах говорить. Болван болваном.
— Мы условились поменяться музыкой, да?
— Да, — прошептал он. Когда она исчезла, взял свою рубашку и остудил ею лицо — на случай если кто-то войдет.
Перед ним была корзина с кучей влажной одежды и сушилка, через пять часов его ждал прыжок, а он все сидел на полу в прачечной, и пытаясь понять, что же произошло. Потом вывел пальцем на запотевшем стекле стиральной машины кандзи «любовь». И тут же стер.
Глава 3
Корабль, потерпевший крушение
Космоходы бывают или набожными или суеверными. Скептиков среди них нет — слишком многое в их жизни зависит не от них, и слишком невыносима мысль о том, что с этим ничего не поделать.
Капитан Хару был набожен, и весь его постоянный экипаж — тоже. И это не было лишним — по статистике, один из пяти тысяч прыжков — прыжок в никуда. Кто знает, не твоя ли сейчас очередь?
В маленькой часовне теплились две свечи под Распятием, и курились палочки, пропитанные ладаном, обрамляя струйками дыма макэмоно с надписью «Я есмь Путь, Истина и Жизнь». По бокам от статуэтки Марии в нише стояли еще две дешевых пластиковых скульптурки, без которых корабельную часовню и представить было нельзя: Святой Брайан
Справа и слева от них были устроены полочки для икон поменьше — любимых святых и покровителей команды. Среди них было и нетрадиционное для иконописи изображение. Проще говоря, обычный голографический портрет. Крупный мужчина в официальном кимоно и с традиционной прической сумоиста хмурил черные брови и чуть прищуривал голубые глаза — скорее смущенно, чем сердито. На черной ткани кимоно особенно ярко сияла олимпийская медаль. Таким Райан Маэда был 16 лет назад. Таким и вошел в историю.
Но вот о его беатификации Констанс до сих пор не слышала.
Когда она задала вопрос капитану, тот хмыкнул, усмехнулся, прокашлялся и сказал:
— Видите ли, миледи… тут у нас кое-кто — догадались? — не стал дожидаться решений Рима. Назначил Маэду святым в частном порядке. Сам себе и адвокат дьявола, и папа.
— А вы? — удивилась Констанс.
— А я не нашелся, что возразить. Вот скажите, возможно ли, чтобы Бог отправил в ад христианина, который пострадал и умер за свой народ?
— Я не рискну дать однозначный ответ на этот вопрос, — покачала головой Констанс.
— Вот и я не рискнул. По совести так не получается. Да я и сам верю, что Райан Маэда -праведник. Так зачем я буду запрещать пацану считать его своим покровителем?
— Нет смысла, — согласилась Констанс тогда. И теперь, улыбнувшись, добавила к короткой литании святым покровителям корабля и экипажа:
— Райан Маэда, воин и исповедник, молись за нас.
Часовня, казалось, еще хранила тени капитана, субнавигатора, пилота и его ученика. Констанс погасила свечи и вышла, плотно прикрыв дверь. Ее ждала койка. Во время прыжкового маневра все, кто не участвует в нем, должны находиться в койках и пристегнуться. Голос капитана, объявивший по терминалам внутрикорабельной связи пятиминутную готовность, напомнил ей об этом. Перед тем, как зайти к себе, она навестила Гуса в его холостяцкой каюте, нашла его в должной позиции и пожелала удачи.
Бет уже уложила в койку Джека, но еще не легла сама.
— Почему ты еще не пристегнулась? — нахмурилась Констанс.
— Тебя ждала.
— Укладывайся немедленно.
Капитан объявил трехминутную готовность. Потом — минутную. Констанс ощутила, как все волоски на ее теле встают дыбом. Так всегда бывало перед прыжком. Физиологическая реакция. Она привыкла.
Что-то изменилось во внутренних ритмах корабля. Потом накатило странное состояние: похожее на обморок, и одновременно светлое. Восприятие обострилось, сознание исчезло. Это слишком походило на сумасшествие, поэтому Констанс, при всей любви к орбитальным полетам, не любила прыжки.