Сердце меча
Шрифт:
Анна, Елизавета, Мария и Мириам, Марта, Саломея, Лия, Рахиль, Руфь, Дебора, Ева, Юдифь, Екатерина, Иоанна, Маргарита, Грация, Прискила, Сусанна, Елена, Маргарита, Констанция, Ирина, Вероника, Анжела, Агнесса, Бетания, Диана, Бригита, Урсула, Тереза, Талита, Клара, Сесилия, Эдит, Матильда, Агата, Хельга, Корделия, Розамунда, Регина, Кассия, Кристина… Где-то на пятом десятке память Дика на женские имена истощилась, и он перешел к вариациям на тему мужских имен: Францеска, Бернарда, Раймунда, Стефания, Андреа, Александра, Габриэла, Доминика, Паула, Антония, Августина, Игнатия, Валерия, Петра, Маттеа, Корнилия, Карла, Исидора, Винсента, Людовика, Михаэла, Роберта…
Дик попробовал
Свою катехизацию Дик начал с того, что стал работать вместе со всеми в прачечной. Мария и Карла попробовали было его отговорить, но он весьма решительно объявил, что с двенадцати лет не съел ни одного куска, которого не заработал, и изменять своему обычаю не намерен. А еще он хотел как можно быстрее восстановить силы. Мария смирилась — все-таки он освобождал ей одни рабочие руки, а они были нужны.
Дик прилагал все усилия к тому, чтобы жить так же, как они, ничем не отличаться, стать гемом для гемов. Даже обращение «хито-сама», отделявшее его от других, он попробовал отменить — но они переняли обращение «сэнтио-сама» от Рэя, который приходил к маленьким морлокам.
Дик знал, что Бог не дал ему таланта проповедника, что озарения, когда он находит нужные слова, редки и случайны, поэтому старался просто как можно больше делать для дзё и с дзё, и как можно меньше говорить от себя, держась памятных текстов. У него было время сейчас; немного, по всей видимости, но — было, и смерть не дышала в затылок, так что он не торопился с Таинством, а просто давал женщинам имена и обстоятельно пересказывал Евангелие в те часы, когда они собирались послушать его.
Дзё очень любили песни и истории, которые рассказывают вслух, и в свободное время, либо при выполнении каких-то несложных и монотонных работ, вроде глажки, кто-то обязательно развлекал других рассказом или все вместе пели. Дика слушали с охотой, потому что его истории были совершенно новыми, а песни — псалмы, которые он помнил по бревиарию и пел всегда на одну ту же мелодию — потрясали, несмотря на весьма скромное исполнение. Ничего подобного раньше эти женщины не слышали: их собственный репертуар состоял отчасти из песен, разработанных хозяевами и прославляющих процесс заботливого труда, отчасти — из их собственного, довольно примитивного фольклора. Библейская система образов не была им понятна и на четверть — но имела сногсшибательный эффект. Если бы Дик сообразил, что псалмы кажутся дзё чем-то вроде сверхмощных заклинаний, сила которых только усугубляется их загадочностью — у него встали бы дыбом даже те волосы, которые с него состригли. Но он был слишком простодушен.
Он беспокоился поначалу о том, как рассказать дзё о христианской жизни, чтобы это не свалилось на них как снег; с чего начать. Но, к его удивлению, поводы находились сами собой: точнее, их порождали евангельские пересказы. Он обнаружил, что имеет дело с людьми, которые не знают не только, что такое «вера» или «надежда» — они не знают, что такое семья, дом, скот, вино, зерно и полевые лилии. Необходимость объяснять такие вещи заставляла его прибегать к сравнениям и метафорам, показывать на пальцах, рисовать на детских обучающих планшетиках… Это давало совершенно неожиданный результат, в том числе и для него самого: он обнаружил, что обыденное потрясает ничуть не хуже чудесного. Вола и осла он сам знал только как статуэтки в вертепе или картинки на иконах рождества — и сейчас, описывая дзё мощное животное, увенчанное крепкими рогами, он понимал, что в каком-то роде оно чуднее, чем ангелы и волшебники, что пришли поклониться Младенцу. Словом, катехизация дзё превращала юношу в бессознательного поэта и весьма глубокого мистика — потому что настоящим мистиком является лишь тот, кто задумывается над смыслом обыденного.
Еще
— А у сэнтио-сама есть жена? — спросила маленькая дзё, прозванная Маришкой в честь пилота с «Мешарета», когда он закончил объяснять теоретическую часть.
— Есть, — сказал Дик, и тяжело сглотнул. — И я больше не увижу ее…
— Почему? — не отставала Маришка.
— Она во дворце, ее охраняют. Она — дочь убитой цукино-сёгун.
— Бедный сэнтио-сама, — пожалела его Маришка. — Возьмите себе другую жену.
— Другой нет, — улыбнулся Дик. — Просто нет другой такой на свете, понимаешь?
— Жалко вас, — покачала головой дзё. — Вам не с кем поиграть.
— А мне жалко вас, — Дик едва не плакал. — У вас не было ничего такого. Понимаешь, Маришка, если было и потерял — это значит, его нет только сейчас. А если совсем не было — значит, нет никогда. Поиграть, вы так это называете — а она пришла ко мне в камеру в ночь перед казнью, и я думал, что умру от радости, вот как это бывает. Поиграть… Знаете, почему вас учат так говорить и делать? Чтобы вы оставались детьми даже когда сами рожаете детей. Половина из вас годится мне в матери — а я пережил и знаю больше, чем вы. Разве это дело? Разве это хорошо, что вы спите с мужчиной — а потом забываете его? Это значит, что вы оставляете его нечеловеком. Инструмент: пришел, сделал дело — и уходи. И вы для них не люди, пока не будет один мужчина для одной женщины. Один такой, чтобы другого больше не было. Это любовь. За это умирают.
Он не мог больше говорить — закрыл лицо руками и сидел, пока не успокоился. Чуждый всякой позы, он не задумывался об эффекте, которого добился — а эффект был сильнее, чем от десяти проповедей о нерасторжимости брака. Секс был в их жизни, бедной на впечатления, одним из самых ярких и любимых развлечений, эталоном радости. Что бывает радость больше — они не могли себе представить, но слезам поверили.
Это было первое жесткое условие, которое Дик поставил перед желающими креститься: отказаться от прежнего способа отношений. Второе — катехизировать и крестить следующее поколение дзё и частью тэка — пугало восемь согласившихся женщин намного сильнее, потому что все они, так уж вышло, были в том возрасте, когда дзё отказывались от секса естественным порядком. Мария была из них самой молодой — сорок три; остальным оставалось кому десять, кому пять, а кому и три года до уничтожения.
Дик потерял счет дням, потому что они были заняты работой очень плотно, но ничем не отличались один от другого. Поэтому он не знал точно, в какой из дней решил, что Мария, Анна, Нина, Карла, Стефания, Рут, Карин и Петра готовы принять Крещение. Он успел рассказать им все Евангелие и они вроде как до конца поняли, в чем состоит Искупление… Вроде как. С гемом никогда нельзя было быть уверенным, что он поймет тебя так, как ты думаешь, что он тебя понял — а Дик чувствовал себя уже совершенно усталым и выжатым. Подъем первых дней прошел, наступила засуха. Какое-то время он просто не мог решиться — пока в один из дней, сидя перед стиральной машиной и сортируя вдвоем с Сан (та получила имя Рафаэлы) очередную порцию грязной одежды, не понял, что его жизнь отныне и до момента поимки и расправы будет похожа на вращение вот этого вот барабана: снова и снова все по кругу.