Сердце меча
Шрифт:
Дик испытал укол недовольства от того, что вавилонянин лазал в карты, но не мог не признать, что тот действовал совершенно правильно.
— Спасибо, Морита-сан.
— Не за что. Мы все в одной лодке и все, что я делаю — я делаю для себя.
Дик поднял глаза на капельницу.
— Это, кстати, работа Бет, — проследив его взгляд, сказал Моро. — Из-за болезни брата у нее неплохие навыки сиделки. Да, у малыша новый приступ… Но даже если бы это сделал я — это никак не отменяет моих слов. Вы мне симпатичны, капитан, посему мой душевный комфорт предполагает сохранение вашей жизни. То есть, в конечном счете я это делаю тоже для себя.
— Это странно, Морита-сан.
— Что именно?
— Что я вам симпатичен.
— Я не имперская драхма, чтобы меня все любили. К тому же, у вас, капитан, есть все основания не любить вашего покорного слугу.
Дик скрипнул зубами — оказывается, Моро не хуже него самого умеет изводить людей формальной учтивостью, только у него это все помножено на жестокую иронию. Юноша вытащил иглу из руки и сел.
— Хотел бы я в самом деле знать, Морита-сан, чего вам нужно от меня. Нам бы тогда было легче общаться.
— Мне трудно это объяснить… — Моро жестом старого курильщика положил пальцы на губы, призадумавшись. — Попробую. Как это высокопарно ни звучит, вы для меня — в каком-то смысле олицетворение Империи. Всего того, что я ненавижу до самой глубины своей души: сверхценностей в виде религии, аскетизма, который граничит с самоистязанием, идеализма, который граничит с идиотизмом… Но вот вы передо мной — не фанатик, не мазохист и не идиот. И тем не менее, в вас есть безумие — как и в леди Констанс. Вы в своих действиях принимаете в расчет фактор, на который нельзя не только повлиять — но и достоверно убедиться в том, что он вообще действует в жизни. Более того, если он и в самом деле действует, причем таким образом, который мы видим, то безумие называть его Всеблагим, а его действия добром. Это странное извращение этического чувства, которое я не без оснований считаю заразной ментальной болезнью, червоточиной в мироздании, источником, если хочешь, мирового зла.
— Вы хотите сказать, что я — злой человек, и леди Констанс — злая женщина?
— Нет. Будь это так, я бы интересовался вашим внутренним миром не больше, чем врач — внутренним миром вируса DX-чумы. Но скажи мне, Дик: если бы кто-то ни с того ни с сего напал на ваш корабль и уничтожил всю команду — он совершил бы зло?
— Конечно, Морита-сан. Большое зло и большой грех.
— Но ведь твой Бог это самое и совершил! Ты же веришь, что все в мире происходит согласно его воле, ну так значит, это он и послал левиафана, он и отнял разум у капитана Хару, он и уничтожил вашу команду, оставив тебя один на один с этим равнодушным пространством и с этой громадной ответственностью! И после этого ты будешь продолжать верить, что он есть Любовь?
— Да, Морита-сан. Он забрал их туда, где им будет хорошо.
— Ой ли? Неужели он неспособен засунуть твоего капитана в ад за то, что тот был несдержан на язык? Или Болтона — за то, что он слишком легко смотрел на секс? Или Майлза — я уж не знаю, какие там у него дела в его шеэдском прошлом? Или Вальдера — за то, что тот был груб со всеми, а особенно с тобой? Я как-то слышал поучительную легенду о том, как Бог отправил в ад одну монахиню святой жизни за то, что она видела эротический сон и утаила это на исповеди. Велико же милосердие: вечная пытка огнем за одну невинную ложь!
— Разве лгать, выдавая себя за того, кем ты не есть — хорошо для Вавилона?
— Это безразлично Вавилону до тех пор, пока это не наносит никому реального и ощутимого вреда. А если наносит, то Вавилон судит за вред, а не за ложь.
— То есть, вы сами считаете, что причинять ближнему зло неправильно и достойно наказания по справедливости?
— Конечно. Но мы так считаем не потому, что некий высший авторитет обязывает нас так считать, а потому, что между нами есть своего рода договор, согласно которому мы обязуемся не причинять друг другу боли сверх неизбежного. Я говорил уже тебе, что позаботился о тебе для своего же блага. Каждый вавилонянин
Дик помолчал, потом спросил:
— Скажите а гемы — они входят в эту вашу клятву?
— Нет. Как бы я ни относился к генетическому рабству — а я отношусь к нему плохо — гемы не люди и не входят в клятвы людей, разве что как имущество. Я знаю, тебе противно это слышать, но мы говорим так: люди не несут ответственности перед крысами, крысы не несут ответственности перед людьми.
— А… — безо всякого выражения сказал Дик. — Я думал, допустимое зло — это вы про гемов.
— Нет. Просто на ристалище этой жизни мы нередко оказываемся противниками. Например, двое юношей соперничают из-за руки одной девушки. В клятве дома Микаге, которому принадлежала Мауи, эти двое могли чинить друг другу такое допустимое зло: выставлять противника глупцом или подлецом, интриговать против него, использовать свое служебное положение, если это возможно; а вот убийство противника считалось злом недопустимым и каралось по закону. А в доме Рива можно было вызвать соперника на поединок и зарубить его — честная дуэль считается допустимым злом, а вот убийство из-за угла — недопустимым.
— А когда дом Рива поднял мятеж против дома Кенан — какое это было зло?
— Дом Рива не поднимал мятеж против дома Кенан — он верно служил дому Адевайль и отстаивал права законного Солнца. Кенан сам нарушил клятву.
— А Сунасаки?
— Я знал, что ты об этом спросишь. Сунасаки подписала договор с домом Рива в войне против Кенан, вошла в его клятву. Потом эта планета взбунтовалась… Дик, на клятве о взаимном благе зиждется весь Вавилон. Позволить кому-то безнаказанно нарушить клятву нельзя. Может быть, я бы нашел иное решение — если бы я тогда был в доме Рива, если бы оно хоть сколько-нибудь от меня зависело. Но не оставил бы это дело безнаказанным. Я знаю, как тяжело тебе это слушать, но скажи я иное — был бы лицемером.
— За правду вам спасибо, Морита-сан, — тихо сказал юноша. — Вот только как быть мне с тем, что я не помню никакой клятвы, которую вроде бы как заключил, а потом нарушил. Я только помню, как мама меня просунула в люк водостока. А клятвы никакой не помню — извините, Морита-сан. Где она записана, чтобы я нашел ее и прочитал?
— Ну, конечно, ты никакой клятвы не помнишь — в нее вступают взрослые люди и за детей тоже, а правительство — за всех взрослых людей. Ты ведь соблюдаешь законы Империи — на самом деле потому, что считаешь себя человеком имперской клятвы.
— Эту клятву я помню: я присягал леди Констанс, когда капитан Хару брал меня в ученики, и давал обязательства соблюдать цеховые правила. И свою клятву Богу я помню, я каждый день читаю Credo. А такая клятва, которая нигде не была мной подписана, но по которой меня убивали — она мне и даром не нужна, Морита-сан.
— Но по твоей вере выходит, что Бог все держит с своей руке. Если бы он не захотел — с людьми Сунасаки не случилось бы несчастья. И ты же каждый день молишься ему на коленях. Посмотри на себя, Дик: ты умный, смелый и справедливый мальчик, неужели чудовищная глупость всего этого тебя не смущает? Можешь меня ударить, если тебе больше нечего сказать. Все равно ты сейчас слаб, как котенок, и никакого вреда от этого я не понесу, а душу тебе отвести, как видно, надо.