Сердце метели
Шрифт:
К тому моменту, как Карел закончил институт, его отец был уже три года женат и успел обзавестись маленькой дочкой.
Марта Оттовна считала, что Карел должен завершить свое образование в Париже. Отец неожиданно легко согласился, понимая, что образование, полученное в России, уже не будет в Чехии гарантией успешной карьеры. Расходы за обучение отец взял на себя, и Карел подрабатывал, моя посуду в маленьком бистро, а затем выполняя обязанности официанта.
— До бармена я так и не дослужился, — со вздохом сожаления сообщил архитектор.
Когда
На третий день Карел поинтересовался, нельзя ли им наконец встретиться? Но Наташа попросила его подождать еще пару дней, боясь, что будет чувствовать себя несколько неуверенно. Карел огорченно сказал, что в таком случае они увидятся только через неделю, потому что ему необходимо уехать по делам в Питер, где ведутся переговоры об открытии еще одного филиала. Он попросил разрешения позвонить оттуда, узнать, как у нее дела.
— Конечно, буду рада. Я так привыкла к нашему общению за эти дни, что мне будет вас не хватать, — ответила она, понимая, что ничуть не преувеличивает.
Вечером Наташа позвонила Ивану и сказала, что на следующий день готова приступить к репетициям. Он обрадовался, заметив, что время идет, премьера все ближе, а двигаться дальше без нее не имеет никакого смысла.
Когда Наташа наутро вошла в фойе театра, от родного запаха у нее в груди нежно толкнулось сердце.
За неделю она так соскучилась, будто ее не было месяц. На сцене слышались шаги, горел свет. Она тихо открыла дверь зрительного зала. В партере, на своем обычном месте, сидел Иван, из рубки торчали родные лица звукорежиссера и осветителя. Наташа помахала им и тихонько уселась рядом с Иваном. Он сжал ей руку и прошептал:
— Очень рад. Я тут, чтобы не терять ни минуты, решил приблизительно свет выставить, попросил Никиту мне помочь, пока все не подошли.
Никита ходил по сцене, держа в руках тетрадку с текстом, но почти не заглядывая в него. Он произносил свои слова и слова партнера, меняя мизансцены, давая возможность Ивану расписать звуковую и цветовую партитуры будущего спектакля до минут. Невольно произнеся чужую реплику, он начинал не читать, а играть за партнера. Вот Никита гневно возразил невидимому собеседнику и тут же принялся горячо себя опровергать, произнося Наташин текст. В характернейшей для нее манере он вдруг заломил бровь, и в глазах его сверкнули слезы обиды. Казалось, все видят тяжелую косу, оттянувшую назад его голову, его плечи стали хрупкими, шея удлинилась. Это была Наташа и ее героиня.
И тут же он стал собой и своим героем, и невидимые воинские доспехи укрыли его грудь, и воображаемый меч блеснул в свете рампы, когда он оперся на него, как на трость. А Никита, почувствовав седьмым актерским чувством благодарную публику в зале, расходился все больше. Он уже играл за всех, в полную силу, и рыдал, оскорбленный самим собой, и отечески себя уговаривал, нежно поглаживая по плечу обиженную героиню, и отбегал от самого себя в благородном негодовании, и бросался вслед за собой, и простирал к себе руки в страстной мольбе…
— Вот это спектакль! Вот это спектакль! — шепотом кричал Иван Наташе на ухо, стискивая ее пальцы. — Вот что надо ставить, вот что интересно смотреть!
Дверь в зрительный зал тихо приоткрылась, и художник по костюму призывно замахал Наташе рукой. Она вышла, стараясь не шуметь. Первая примерка и обсуждение заняли минут пятнадцать.
За много лет она привыкла к тому, как он говорит, закатывая глаза и гримасничая, как манерная девица, и это ее почти не смешило и не раздражало. Она чмокнула его в щеку и вернулась в зал.
Никита к тому времени то ли устал, то ли ему стало скучно оттого, что Наташа ушла, но на сцене шел уже другой спектакль. Не нарушая мизансцен, не меняя темпоритма, Никита пародировал и себя и партнеров так зло, что из рубки доносилось сдавленное хихиканье.
Увидев, что она вернулась, он начал откровенно паясничать и, договорив ее финальный монолог, упал и замер в неестественной позе. Дождавшись, когда стихнут аплодисменты из рубки и из зала, где на это представление собрались уже человек пять, он несколько раз дернул ногой, изображая конвульсии.
— Ну, это уже можно не учитывать, — с деланной строгостью сказал Иван, глядя на часы.
— Сколько? — спросил Никита.
— Пятьдесят минут, как в лучших домах… Минус минут пять лишних, когда ты дурака валял. Сейчас проверим. Попробуем прогнать, не останавливаясь, второй акт с этим светом, а замечания потом. Постарайтесь не тянуть, текст возьмите на всякий случай. Перекур.
В курилке Никита расспросил, как Наташа себя чувствует, и начал было что-то объяснять, но, прервав поток его извинений, Наташа вкратце объяснила, что с машиной все вроде бы в порядке, беспокоиться не о чем, и, страшась его реакции, запинаясь, произнесла:
— Никит, я что хотела тебе сказать. Я пока болела, все думала об этом… Давай попробуем сделать то, что хочет Иван, как можно лучше, а там будет видно.
К ее огромному облегчению, он не стал делать вид, что не понимает, о чем речь, а серьезно кивнул:
— Я тоже думал об этом. Мы во многом были правы, он тоже. Нам бы надо об этом всем вместе поговорить, но не сейчас. Через две недели премьера, как всегда, ничего не готово… Ты права, давай попробуем «рвануть». И не обижайся на это представление, на самом деле мне очень нравится, что ты делаешь в этом спектакле.