Сердце мира: часть вторая

Рауд Алекс

– Но ведь… все это…

– Хочешь сказать, что всех этих смертей могло не быть, если бы я просто поговорил с Ли Хеттой и ее отрядом?

Он согласно качнул головой.

Саттаро продолжил говорить не сразу. Его взгляд был прикован к пальцам, которые делали стежки.

– Чтобы исправить изъяны Схемы, недостаточно просто сменить сосуд для Сердца. Нужно изменить саму Схему. Сначала я думал, что хватит добавить пару штрихов тут, пару штрихов там – этим мы и занимались с Хеттой, Мадраго, Ярхе и остальными. Позже стало ясно, что нужно

преобразование

.

Нечто вроде того, что я только что сделал с тобой, но в гораздо больших масштабах.

Эртанд снова кивнул. Он еще помнил урок, преподанный в Эстараде над тушкой ящерицы, хотя теперь все это казалось как будто скрытым в тумане.

– Узнав об этом, я стал целенаправленно развивать свой дар влиять на человеческие наты, запустив все остальное. У меня хватило бы способностей, но не хватило бы сил. Многие тинаты теряют сознание, зачаровывая рабские ошейники, а они не сравнятся со Схемой ни по размерам, ни по сложности. Тогда я предположил, что можно поместить Сердце мира в себя, обрести бессмертие и уже после этого пытаться преобразовать Схему.

Саттаро посмотрел ему в глаза.

– Это была одна из возможностей. Я сомневался, стоит ли воплощать ее в жизнь. Исихи убили моих родителей только за то, что те посмели сопротивляться при нападении, шерды казнили мою жену и сына, узнав, что я маг. Во всех странах на моих друзей и на меня самого охотились, пытали, убивали, как диких зверей. Меня предавали за горсть монет и объявляли еретиком, угрожая казнью. Люди охотно причиняют друг другу страдания, а каждый, кто объявляет себя невинным, не замечает собственных грехов. Но боли не будет, если некому будет ее причинять – или терпеть. Я никак не мог перестать думать об этом. Попытайся я убедить Хетту в добрых намерениях – и у меня ничего бы не вышло. Хранители видят, когда их обманывают.

– Не только хранители, – поправил конструкт.

Наты Саттаро разошлись незнакомыми узорами. Он хмурился, когда снова принялся за зашивание ран.

– Планы несколько изменились с тех пор, как ты умер. Некто по имени Забвение был так бездумно добр, что однажды помог человеку, который потом его чуть не убил, – Саттаро болезненно повел плечами. Его одежда под длинным разрезом пропиталась кровью. – Я преобразую Схему, как собирался, но мое дело продолжишь ты. Ты единственный, у кого на это хватит таланта.

Если бы не страшная слабость, Эртанд бы рассмеялся.

– И у меня… опять… не будет… выбора?

– Будет. Но ты же всегда хотел спасти мир, разве нет? Если изменить отдельные наты в Схеме, можно добиться того, чтобы Шердаар прекратили терзать пожары, Силан – бури и так далее. На это понадобится целая жизнь, но ты теперь бессмертен, а в Экоранте собрались люди с талантами, которых нет у тебя. Они тебе помогут.

– Но я…

– Решение уже принято. Не заставляй меня передумать. Я и так к этому близок.

Глаза Гор склонил голову набок, и Эртанд вдруг понял, что конструкт наблюдает не за ним, а за Саттаро.

Наставник,

мучитель и спаситель в одном лице обрезал нить, вызвав вспышку боли.

– Все, последний шов обработан. Сердце мира скоро исцелит твое тело. А пока это не произойдет, не стирай наты, которые я наложил, иначе раны долго не будут заживать. И всегда помни о том, что твое бессмертие условно. Ты не зачахнешь от старости, но, если тебе отрубить голову, ты умрешь. Ясно?

– Хо… рошо.

Саттаро вздохнул.

– Иногда я жалею, что Забвение исчез без следа. Это был наивный дурак с ужасающе ограниченным взглядом на мир, зато он умел радоваться. Он был бы доволен тем, как заканчивается эта история. Хорошие герои выжили, а главный злодей будет справедливо наказан.

Среди сплетений его натов появился знакомый символ.

– Тинатам… бес… смысленно… врать друг другу, – напомнил Эртанд.

Тот усмехнулся в ответ, поднялся с колен, подошел к пустому углублению в центре зала и обернулся напоследок.

– Я преобразую Схему, но нат смерти не исчезнет, только побледнеет. Учти, что совсем избавиться от него невозможно. Все имеет конец. В нашей власти лишь отсрочить его.

– Спасибо… Забвение.

Прощаться он не стал. Молча склонился над сеткой натов на полу и мелом провел несколько дополнительных линий, наполняя их магией. В тот же миг начала меняться и паутина символов в воздухе. Дрогнули четыре «реки», некоторые их «притоки» потекли вспять. Дымкой заколебался цветок смерти под потолком.

Ни у кого из тинатов, которых знал Эртанд, не хватило бы сил и на то, чтобы шевельнуть хоть самую маленькую из линий. Но Саттаро, пусть и снова опустился на колени, стоял на них твердо, касаясь длинными пальцами полосок на полу. Медленно вытекала наружу непроглядная волна силы, растворяясь в потоках магии и уходя далеко за пределы Срединного зала и всей Экоранты. Все больше блекли болезненно алые лепестки.

В груди заныло – артефакт откликался на изменения. Едва различимое раньше биение участилось, заставляя пульсировать и наты вокруг. Они сокращались и расширялись в едином ритме, пропуская через себя кровь – магию Саттаро. Эртанд чувствовал, с какой неохотой она струится по новым руслам, которые настойчиво прокладывает для нее хранитель. Последние глифы вставали на новые места, придавая символу новое значение.

И вдруг все замерло. Саттаро, покачнувшись, навзничь упал в углубление посреди зала.

– Мертв, – объявил конструкт, как будто это не он был слеп, а Эртанд.

Он закрыл глаза. «Тук-тук, – билось каменное сердце мира. – Тук-тук».

Совсем как у живого человека.

Эпилог

На иссушенной земле Мераннских гор, возле входа в Последний оплот, высился ряд небольших каменных насыпей. Одна, сделанная чуть небрежнее, была отнесена дальше от остальных, и единственным человеком, который удостаивал ее внимания, был Турн.