Сердце мое
Шрифт:
Кейн почувствовал, как она вдруг напряглась, и, разжав объятия, отпустил ее.
— Послушай, Кейн, я не…
— Я знаю, — прервал он ее хриплым голосом, — да, я знаю, ты не целуешься с незнакомыми людьми. Но ведь меня уже нельзя назвать незнакомцев Шелли.
— Да, но…
— Я знаю теперь, что тебе нравится одновременно все прекрасное и свободное, дикое, изящное и вместе с тем непринужденное. Я знаю, что ты умна, независима и милосердна. Знаю, что ты прежде всего самодостаточная личность, «гуляешь сама по себе». И все же, думаю, ты не отказалась бы
Ошеломленная, Шелли молчала, не зная, что и ответить.
Он слабо улыбнулся:
— Я вижу теперь, что ты прекраснее всех моих заветных мечтаний и снов. Ты живая, нежная, страстная. И ты хрупка и тонка, словно эта рубиновая бабочка, там, на лапе опалового ягуара…
— Кейн, послушай… — прошептала Шелли, но он снова прервал ее, легонько и нежно поцеловав в губы:
— Неужели я для тебя все еще незнакомец, Шелли?
— Н-нет, — неуверенно, со страхом произнесла Шелли и тут же добавила: — Но я все-таки тебя еще мало знаю, Кейн.
— Узнаешь, Шелли. Ты непременно узнаешь меня….. В эту минуту Толкуша, стремясь наконец добраться до заветной наволочки, сильно толкнула Кейна головой под колено.
Он посмотрел вниз. От удивления он так и замер на месте, и глаза его расширились: эта пестрая кошка была весьма внушительных размеров!
— Господи, да она же величиной с рысь!
— Почти, — улыбнулась Шелли. — Енотовидные кошки, как, впрочем, и гималайские, — самые большие из домашних кошек.
— Домашних, ты в этом уверена? — И Кейн с опаской посмотрел на Толкушу, которая не отрывала хищных и явно голодных глаз от извивавшейся и вращавшейся во все стороны кружевной наволочки.
— Нет, в самом деле, ты уверена, что это домашняя кошка? — переспросил Кейн Шелли, едва шевеля пересохшими от волнения губами.
— Кошки всегда остаются кошками, где бы они ни жили.
Толкуша, встав на задние лапы, передними достала наконец до наволочки. Теперь ей захотелось поиграть.
До сих пор Шелли удавалось держать наволочку с удавом высоко, вне досягаемости кошки. Но руки ее уже начинали уставать и дрожать от напряжения — Сквиззи был не таким-то уж и легким.
— Дай-ка его мне. — Кейн взял наволочку у Шелли и поднял ее высоко над головой. — А теперь, знаешь, уведи-ка свою кошку куда-нибудь от греха подальше…
Шелли нагнулась и, схватив Толкушу, направилась к выходу. Открыв дверь, она выпустила кошку на улицу:
— Иди погуляй, Толкуша. Давай-давай, я позову тебя на обед.
Рассерженно фыркая, Толкуша пошла искать другую, более легкую добычу…
Обернувшись, Шелли увидела, что Кейн снова внимательно осматривает ее комнату. Его серые глаза с явным одобрением смотрели на окружающие его безделушки и предметы мебели. И этот его взгляд понравился Шелли — так же, как раньше понравилась нежность его поцелуя, смешанная с неутоленным желанием.
— Знаешь, я ведь всегда могу сказать, что представляет собой человек, после того как побываю у него дома, — обратился он к Шелли.
— Ну
— Это потрясающе. Ты меня просто покорила… Шелли едва удержалась, чтобы не вставить язвительное словечко насчет того, кто кого здесь покорил.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Хотя здесь собраны вещи со всего света и что-то стоит гроши, а что-то — тысячи долларов, все здесь очень гармонично. Эта комната не мужская и не женская, не современная и не старомодная. Она просто очень живая и добрая.
— Спасибо, — искренне ответила Шелли.
— Пожалуйста.
Кейн повернулся к ней и увидел искорки неподдельного удовольствия, мелькнувшие в светло-карих глазах Шелли.
— Так чем же ты зарабатываешь на жизнь? — спросил он ее.
— Покрываю позолотой лилии, — последовал ответ. Кейн скривил губы:
— То есть? Нельзя ли немножко поподробнее?
— Конечно. Я работаю с людьми, которые очень богаты, но которые редко где-нибудь задерживаются дольше чем на несколько месяцев. В то же время они могут себе позволить, чтобы на это время у них был уголок, более уютный и соответствующий их нравам, чем номер в шикарном отеле.
— Но если они настолько богаты, почему бы им просто не покупать себе эти дома и комнаты?
— Тогда бы им пришлось как-то заботиться о них впоследствии, обустраивать и так далее. Многие из них вообще не хотят ничего покупать — ни недвижимости, ни мебели, — объяснила Шелли. — Ладно, пойдем, пора уже спрятать Сквиззи в какое-нибудь надежное место. Пошли.
Шелли повернулась и потому не могла видеть явно мужской улыбки, мелькнувшей на губах Кейна, улыбки, говорящей, что за дивным изгибом ее бедер он пошел бы хоть на край света. Но он знал, что с Шелли нужно быть очень осторожным, иначе она снова замкнется и отстранится.
— Стало быть, ты подыскиваешь и снимаешь дома для этаких бродячих богатеев? — спросил он ее.
— Нет, этим занимаются риэлтеры. Я же толькй добавляю последние штрихи.
— Оформитель интерьера? — Следуя за Шелли, Кейн смотрел по сторонам, не желая упустить из виду ни одной особенности ее домашнего убранства.
— Не совсем, — ответила она. — Я не занимаюсь ни подборкой цветовой гаммы интерьера, ни непосредственной отделкой домов. Большинство моих клиентов все берут напрокат — от восточных ковров и картин Пикассо до стен, на которых они собираюся их повесить. Этим всем занимается Брайан. Подбирает цвета и нужную мебель, отделывает интерьер — создает цветок лилии, который затем приходится золотить мне.
— Так, значит, ты золотишь лилии, — задумчиво повторил Кейн.
Шелли кивнула.
— Я собрала своего рода коллекцию искусно сделанных вещиц, произведений искусства, которые можно использовать, чтобы как-то очеловечить сдаваемые напрокат дома — эти бездушные стены, мебель, украшения…
— Однако в твоем собственном доме золоченых лилий что-то не видно…
— А их и нет. Это просто мой дом, — ответила ему Шелли.
По тому, как мягко она выделила слово «дом», можно было судить, как много он для нее значит.