Сердце мстителя
Шрифт:
В этом доме было холодно и темно, и Арк сомневался, что это изменится даже после восстановления электроснабжения.
Пока Аркантус шел по коридору, проверяя тихие комнаты, некоторые из которых были достаточно темными, чтобы свечение его кхал распространялось на несколько метров дальше порога, он постепенно стал лучше понимать владельца. В данном случае это было результатом скорее того, что не было выставлено на всеобщее обозрение, чем того, что было.
Мебель, декор и обустройство каждой комнаты были образцом комфортабельного богатства,
Маленькая квартирка Тентила и Абеллы имела больше характера, чем все, что существовало в этом доме.
Здесь не было фотографий семьи или друзей, никаких намеков на какие-либо хобби или личные интересы, вообще ничего о Джеймсе. Все было чрезмерно аккуратно. Даже при плохом освещении было видно, что ни пылинки не осталось там, где Джеймс этого не хотел.
Здесь не было ощущения обжитого места.
Контроль. Речь всегда идет о контроле.
Джеймса Клейтона внизу не было, но кофеварка уже была опустошена и вычищена.
Даже при всей интенсивности своей ярости и ненависти Арк сохранял сосредоточенность и внешнее спокойствие. Он не ускорил шаг, не хлестал хвостом, не поддавался своим порывам крушить мебель, разбивать окна и пробивать дыры в стенах. Сегодня у всей его силы и способности к насилию была бы только одна цель.
Он поднялся по лестнице, не обращая внимания на тихие скрипы и стоны, которые ступени издавали под его весом. Часть Аркантуса хотела, чтобы Джеймс знал, что он не один, почувствовал панику, испытал нарастающий ужас.
В коридоре второго этажа было еще темнее, чем на первом. Все двери были закрыты, за исключением одной в конце коридора, ведущей в хозяйскую спальню. Она была достаточно приоткрыта, чтобы Аркантус мог разглядеть серый вечерний свет, струящийся сквозь тонированные стекла.
До Арка донесся слабый звук — бегущая вода.
Его сердце бешено заколотилось, гнев почти сковал конечности и заморозил на месте. Он заставил себя двигаться вперед и, не колеблясь, полностью распахнул дверь, когда добрался до нее.
В то время как остальная часть дома наводила на мысль, что Джеймс любил серый и бежевый цвета, в этой спальне преобладали темные, унылые тона. Темно-бордовый и черный на постельном белье, темно-синий и фиолетовый на ковре, красно-фиолетовая акцентная стена. Это были одни из тех цветов, которые предпочитал Аркантус, но здесь им не хватало чувственности, которую он обычно с ними ассоциировал.
Здесь они выглядели какими-то гнетущими и мрачными.
Аркантус пересек комнату и остановился у двери ванной. Конечно же, по ту сторону работал душ.
Сжав челюсти, Аркантус отошел и быстро обыскал комнату. Примечательных вещей было немного, если не считать заряженного бластера в ящике прикроватной тумбочки. Он поднял оружие, осмотрел его и вернул на место без элемента питания. Дополнительные батарейки, спрятанные глубже в ящике, его не волновали.
— У тебя должно что-то быть, — пробормотал Аркантус, поворачивая голову,
Потому что такие люди, как Джеймс Клейтон, редко сталкивались с последствиями за что-либо. Многие считали себя выше системы, слишком богатыми, влиятельными и умными, чтобы попасться. И Джеймс, казалось, верил в это еще до того, как унаследовал состояние отца.
Его взгляд остановился на двери в дальнем конце комнаты. Она была приоткрыта лишь на щелочку, как вход в спальню, но что выделялось, так это то, что она вообще не казалась дверью — она выглядела как еще один кусок стены. Он не припоминал, чтобы видел что-либо, указывающее на это, на планах дома.
Аркантус приближался к проему, и по мере этого мерцающий свет изнутри становился все явственнее. Что-то сжалось у него внутри, когда он положил руку на дверь.
Он заколебался. Из отверстия исходил запах, едва уловимый, тот, которого он никогда раньше не ощущал, но который был странно знаком. Запах терран. Запах секса. Но это совсем не было похоже на соблазнительный аромат Саманты.
Едва сдерживая рычание, он толкнул дверь.
Источник свечения сразу привлек его внимание. Одна из стен была углублена, в нее были встроены стеллажи. Полки были заполнены крошечными включенными голопроекторами, отображающими терранок, многие из которых были раздеты, некоторых с Джеймсом. Несколько из них появлялись в голограммах, но более чем в половине была одна женщина. Эту женщину Арк узнал мгновенно.
Его сердце сжалось и перестало биться. Все внутри него напряглось, вены горели, а легкие отказывались наполняться воздухом.
Саманта.
Моя Саманта.
Она была на многих голограммах. Иногда одна, иногда с Джеймсом, а в некоторых случаях — с Джеймсом и одной или несколькими другими женщинами. На многих изображениях была большая часть ее обнаженного тела.
Механизмы гудели в конечностях Аркантуса, когда непроизвольно сгибались, создавая новую нагрузку на тело, к которому были прикреплены протезы.
Каким-то образом он заставил себя двигаться и вошел в комнату. На него нахлынуло столько чувств, что он уже ничего не ощущал: все эмоции слились в неразборчивую массу, застрявшую глубоко в груди.
На нескольких из голограмм была изображена счастливая Саманта. Саманта, которая потеряла поддержку после смерти отца, но ошибочно полагала, что встретила мужчину, который будет любить ее, лелеять и уважать. Это были самые невинные снимки и единственные, которые она, вероятно, сделала добровольно. Все остальное…
Он не хотел смотреть ни на одно из голографических изображений. Не хотел видеть свою пару такой, не хотел видеть ее с ним. И хотя Аркантус занимался с ней любовью так много раз, хотя он исследовал, познавал и боготворил каждый миллиметр ее великолепного тела, это было неправильно. Это было нарушением. Он знал Саманту достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не давала согласия на это — ни на запись голограмм, ни на их показ, ни на ситуации, которые они изображали.