Сердце на Брайле
Шрифт:
Туше. Прямо как Бикара со шпагой в бедре, только у этого – колёса в сердце. Счастливчик Люк действительно был чемпионом любительских велогонок и всё свободное время проводил в седле. Забавно думать, что вот у него уж точно всегда болит зад.
– Ты там был?
– Да, – сказал я, изо всех сил пытаясь припомнить ту самую заметку в газете, – и могу вам сказать: так всех обставить! Да я такого никогда не видел. Даже на «Тур де Франс»! По-моему, вы могли бы стать профессионалом, настоящим чемпионом.
– Возможно, но надо столько тренироваться… никогда не хотел: здоровье прежде всего!
– Вы правы… Здоровье – это
– И чтобы больше я не слышал о тебе никаких глупостей. И попробуй мне еще раз выразиться в подобном ключе. Тут же позвоню твоему отцу, и ему вряд ли это понравится.
– Это точно.
Я вышел из кабинета. Ну вот, со всеми этими приключениями пропустил школьный автобус. Издали я увидел, что Хайсам и его отец в каморке собираются сыграть партию в шахматы. Мне хотелось пойти к ним, чтобы смотреть за игрой, объедаться лукумом и больше ни о чём не думать – что может быть лучше шахмат в такой ситуации? Однако я решил, что лучше отправиться домой, поскольку уже достаточно отличился за этот день. Уважаемый египтянин заметил меня издалека и поднял руку в знак приветствия. Из-за круглых очков в черепаховой оправе он по-прежнему походил на большую тихую сову. Бесконечно умиротворенную.
Пока я добирался до дома пешком, солнце уже начало спускаться за деревья. Я пошел через небольшой лес, который тянулся вдоль дороги. Здесь, среди деревьев, наш учитель биологии разбил прудик и наблюдал за головастиками и лягушками. В прошлом году я додумался вылить туда средство для мытья посуды, отчего некоторые лягушки подохли – их нашли потом пузом кверху, – а другим я серьезно навредил. Убийство амфибий вышло совершенно случайно – я поклялся в этом Счастливчику Люку. Однако он поверил мне только наполовину, и, чтобы доказать мою любовь к природе и возместить ущерб, мне пришлось все зимние каникулы ухаживать за прудом. Потом, в том же году, месье Дюбуа всё равно заставил нас изучать лягушачьи рефлексы: он разрезал одну из них и нацепил кучу электродов. Да уж, ну и стоило после такого учить меня уважению к лягушкам и любви к животным.
Я спустился по склону и обогнул громадные дома у въезда в деревню. Прямо возле церкви я столкнулся с девочкой из моего класса. Мари… Мари что-то там… не помню уже. Сперва я подумал развернуться и пойти в другую сторону, потому что ну правда… Но так как она тоже шла по направлению к деревне, а я и так уже всюду опаздывал, я просто замедлил ход, стараясь случайно ее не перегнать. Но девчонка повернулась, увидела меня и, вместо того чтобы сбежать, как я надеялся, остановилась и помахала рукой. Я крепко влип.
– Думаешь, сегодня пойдет снег? – спросила она.
– Эй! Ну хватит! Как будто ты никогда не несешь всякую хре… чушь?!
Девочка задумалась над ответом.
– Знаешь, нет, никогда такого не было.
Не похоже, чтобы она сильно этому обрадовалась.
– И вообще всё это из-за папиных поршневых пальцев, но ты вряд ли поймешь.
– Думаешь?
Что-то упорно вертелось на языке… Ее имя… Мари… Мари… Мари… что же там?
– Это точно, поверь, – произнес я наконец.
Чтобы так ответить, я принял серьезный вид, потому как уж в этом
– Хочу спросить… Ты уже читала книги Александра Дюма?
– Отца или сына?
– В смысле, отца или сына?
– Александра Дюма-отца или Александра Дюма-сына?
Я больше ничего не понимал, всё опять начало усложняться, и я решил, что разузнаю об этом попозже, а сейчас надо срочно сменить тему разговора. Я попытался вспомнить хоть что-нибудь, где я точно не сморожу чушь. Вдруг я взглянул на ее правую руку. Она носила огромное кольцо, поэтому я решил сделать ей комплимент:
– Какая граната на кольце [8] . Оно настоящее?
8
Конечно, Виктор имел в виду полудрагоценный камень гранат темно-красного цвета. С ним такие ошибки довольно часто случаются.
Я не сразу понял, почему девочка посмотрела на меня, словно на пришельца. Она даже не знала, что ответить, как будто мы разговаривали на разных языках. Я снова начал:
– Кажется, тебе интересны всякие там научные штуки.
Она немного растерялась от очередного поворота в разговоре и нахмурилась. Наверняка подумала, что я пытаюсь ее закадрить или что-то в этом роде.
– А тебе неинтересны?
Наконец-то, вот оно. Ее имя – Мари-Жозе.
– Конечно, – ответил я как можно убедительнее, – конечно, тоже интересны. Но не каждый день.
– Мне вот показался очень полезным урок биологии о глазах.
Мари-Жозе выглядела задумчивой и какой-то далекой. Она продолжала, словно про себя:
– Удивительно, что происходит с радужной и роговой оболочками…
– Тоже видела, да? – спросил я. – Когда он начал объяснять, как можно ослепнуть из-за этой хре… этой штуковины, роговицы…
Мы проходили мимо булочной, когда я заметил, что солнце уже село и начало смеркаться. Вдруг Мари-Жозе остановилась, повернулась ко мне и сказала с улыбкой в голосе:
– Когда ты ослепнешь, то не увидишь снега в Ницце, равно как не узнаешь, отлив это или прилив. Весьма печально, особенно когда так любишь этот регион и его климат…
Она повернулась спиной, на том мы и распрощались. А для меня это было полное унижение.
Унижение: состояние, чувство того, кого уязвили или унизили. См. также Уязвить. Ранить самолюбие.
В этом определении содержалось как минимум два непонятных мне слова. Если нужно быть специалистом, чтобы понять определение, то зачем это вообще надо?