Сердце на Брайле
Шрифт:
– Короче, он был экспертом… Как и Александр Дюма.
Хайсам улыбнулся, а я подумал, что наверняка опять сморозил глупость.
– Можно и так сказать. Но твой Александр Дюма больше всего на свете любил объедаться и волочиться за юбками!
Я не осмелился возразить, потому что не хватало знаний, но всё-таки пообещал себе попозже проверить эту информацию. Я попытался исправить положение:
– Ну знаешь, писать книжки он тоже любил…
– Конечно любил, но не настолько.
– Ясное дело, за юбками волочиться веселее!
Мы подошли к кабинету математики и встали у стены, чтобы пропустить школьников, которые
Я совершенно расплывался на ее фоне, словно в воздухе растворялся.
Как только все зашли в класс, нам раздали листочки со всякими фигурами и вопросами, и я тут же понял, что всё очень сложно. А ведь накануне я провел вечер, штудируя справочник Кребса и разные журналы, чтобы наконец-то ответить на папин вопрос о новшествах во время гонки Париж – Берлин 1901 года, но уснул, так и не найдя нужных сведений, и забыл подготовиться к уроку. В поисках вдохновения я поточил карандаш, а затем прочел задачу:
Построй равнобедренный треугольник ABC с вершиной A. Пусть точка E – симметричное отображение точки A относительно отрезка BC. Пусть точка B – параллельный перенос точки A на вектор
Ну просто высшая математика. Я вспомнил об игроке Решевском, о котором рассказывал мой уважаемый египтянин. Как бы мне хотелось быть таким, как он, – «маэстро лазеек». А еще обладать потрясающим инстинктом самосохранения, который позволил бы победить все треугольники мира, – но как бы не так! Чтобы немного потянуть время, я уронил металлическую линейку, отчего все встрепенулись, а наша хромая учительница сделала мне замечание:
– Виктор! Пересядь… Собери вещи и садись… вон там, рядом с Мари-Жозе. Так по крайней мере ты не будешь отвлекаться…
Усаживаясь за парту Мари-Жозе, я хотел ей улыбнуться, но ту полностью поглотила контрольная: она исписала свой листок почерком таким же аккуратным и ровным, как и ее носки. Я же подумал, что ей лучше бы не видеть ни моего почерка, ни моих носков – насквозь дырявых, да еще и с рваной резинкой. Потом я снова замечтался, а когда очнулся, передо мной лежал черновик, на котором было написано:
Такого точно со мной никогда не случалось. Я оглянулся в поисках того, кто сделал для меня доброе дело, однако никого не заметил. Сидевший в другом конце класса Хайсам точно был ни при чём. Он снял большие очки и блуждал
Во время перемены я хотел спросить Мари-Жозе: не она ли сотворила чудо? Но не нашел ее. Она оказалась не из тех, кто болтался по туалетам, как другие девчонки. Тогда я отправился в библиотеку коллежа – более подходящее для нее место, как мне показалось. Это что-то типа хранилища разных сведений, где можно узнать всё что угодно. Сам я, правда, раньше там никогда не бывал. По телевизору я слышал, что иногда библиотеки называют «храмом культуры». А я старался держаться подальше от храмов, да и от культуры тоже.
Там Мари-Жозе тоже не наблюдалось. Я сделал вид, что ищу книгу, и, чтобы как-то объяснить свое присутствие здесь, открыл наугад словарь.
Камелия. Название, которое Карл Линней [15] дал вечнозеленому кустарнику с овальными блестящими листьями и большими цветами. В честь ботаника о. Камеля. «Дама с камелиями» – роман Александра Дюма-сына.
Довольный найденной информацией, я подумал, что Александр Дюма-сын тоже, вполне вероятно, выбрал этот цветок в честь своего отца, который очень устал, написав «Трех мушкетеров» – настолько познавательный роман, что по нему теперь снимают фильмы. Да, Дюма-сына нельзя назвать неблагодарным. Я решил обязательно рассказать обо всём папе – ведь это реальное доказательство того, что между отцом и сыном может происходить нечто важное. Отложив словарь, я увидел, как Мари-Жозе возвращает книгу библиотекарю. Дождавшись, когда она выйдет, я отправился за ней и уже собрался позвать, но Мари-Жозе поджидала компания воображал-подружек, и я передумал.
15
Карл Линней (1707–1778) – шведский естествоиспытатель и медик, создатель единой системы классификации растительного и животного мира.
Последний урок мы провели, препарируя бычьи глаза. Нас разбили по парам. Хайсам орудовал скальпелем, а я записывал. Я пытался встретиться взглядом с Мари-Жозе, но впустую, потому что она не отрыва- ла своих глаз от бычьих. Затем месье Дюбуа начертил схемы, чтобы показать, как видит бык, и я запомнил, как он нарисовал маленький поезд напротив глаза, чтобы было понятнее. Для нас всё работало примерно так же. В какой-то момент Мари-Жозе задала заумный вопрос, смысл которого от меня ускользнул из-за сложных словечек. Месье Дюбуа очень удивился, а Мари-Жозе уточнила:
– Просто мой отец – врач, поэтому я спросила…
Когда все вышли из класса, я сделал вид, что никуда не спешу, в надежде пропустить Мари-Жозе вперед и пойти за ней. Но столкнулся со Счастливчиком Люком. Мой план с треском провалился, потому что направлялся он прямо ко мне, да и вообще это был плохой знак. Я думал, думал, что же такого сделать, но не находил. Наверное, у меня всё на лице написано. Может, завучу уже рассказали о чуде на уроке геометрии, и он теперь меня подозревает?
– Как дела, Виктор?