Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели
Шрифт:
Штык, водруженный на Поклонной горе, вызывал якобы "недоумение и огорчение", поскольку это оружие использовали в качестве знака Победы. Оказалось, что "трехгранный штык был запрещен международной конвенцией, как антигуманное, приносящее излишнее страдание оружие". Но конец войны у многих народов ассоциируется со штыком, воткнутым в землю. Этот образ и возник на Поклонной горе.
Есть ли вообще оружие гуманное, доставляющее радость? "В погожие дни тень от штыка, подобно холодной стрелке солнечных часов, будет скользить по округе, и люди будут бояться попасть в этот черный круг, — запугивали краснобаи народ. — Штык не способен очистить
В те дни даже некоторые известные писатели, воевавшие на фронте, вдруг поменяли убеждения. Всенародно покаялся Булат Окуджава: "Я понял, что мы всерьез не отличались от немецких фашистов". То есть, себя отнес к захватчикам, даже лозунги, под которыми шел в бой, стали казаться ему хуже фашистских. И это заявлял поэт, который написал песню, со словами: "Так значит, нам нужна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим!" И вдруг такой оборот. Праведная ненависть к преступлениям большевиков понятна. Но это благородное чувство превратилось в гнев ко всему прошлому, ослепило до такой степени, что героизм стал казаться злодеянием. Даже лозунги, под которыми поэт шел в бой, представлялись ему фашистскими.
К началу 1995 года вертикаль поднялась на пятьдесят метров. Но и тогда национал-патриоты продолжали оплакивать якобы «срытую» Поклонную гору. Нашли для скорби новую причину, еще более надуманную. В плане здания мракобесы увидели некие масонские знаки, а на строительной площадке происки "масонской организации, легализовавшейся в России".
Чем громче звучали такие голоса, тем крепла убежденность — довести стройку до конца, не ломать музей, не засыпать его землей, принеся ее всем миром в касках. И такое предложение будоражило умы, когда тысячи строителей и Церетели день и ночь воплощали проект в камне и бронзе.
Памятник на Поклонной горе стал нужен как хлеб. Миллионы рублей, заработанные на субботниках, перечисленные на счет стройки народами бывшего СССР, окупятся, обогатят нашу память правдой, защитят нас от лжи. В штормовом море системного кризиса, смены власти и веры — огромная страна осталась без руля и без ветрил. В этих условиях Поклонная гора понадобилась не только ветеранам, но потомкам солдат. У триумфального комплекса появилась неожиданная роль — противостоять фашизму московского разлива, фальсификаторам истории, авторам лживых романов.
Поэтому мне не кажутся завышенными размеры парка, белокаменной подковы музея, похожего на плотину Днепрогэса. Она должна противостоять и мнимым «фашистам», начавшим бить себя в грудь из либеральных побуждений, и реальным фашистам, вскидывающим руку в знак приветствия на улицах Москвы. Молодые приверженцы германского фюрера объявились в том самом городе, что нанес ему первое поражение, выиграл главную битву минувшей войны.
На ступенях парадной лестницы Церетели расстелил бронзовую триумфальную ленту, украшенную воинскими доспехами. С первого взгляда она не понравилась руководству стройки. По негласному распоряжению ленту, без ведома автора, начали… демонтировать. "Зачем железки на мраморе?" допрашивали художника. На моих глазах, чуть было не дошло до рукопашной с одним из начальников, не желавшим выполнять задание художника. Церетели уставал в те дни не столько от работы,
Чем ближе дело шло к завершению, тем сильнее зал Славы напоминал Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца. Сходство придавали белокаменные доски с нанесенными на них именами Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена Славы. Список из двенадцати тысяч фамилий начинался с Абаева, не щадившего живота ради Победы, ставшей вдруг ненужной. В том списке — солдаты всех национальностей. Масса русских имен — Антоновых, Борисовых, Волковых, Горбатовых, Ивановых. Без них не было бы Победы, а она есть. И дружба народов была на войне и на стройке. Это настолько очевидно, что даже не хочется конкретизировать, кто есть кто, выяснять и определять национальность Лужкова, Церетели, Ресина, Будаева, Мороза, Иоффе, Саркисова, — всех главных строителей.
В те дни прозвучали выпады, унижающие национальное достоинство главного художника проекта. Вестниц Славы назвали публично «горянками», барельефы на гранях обелиска сравнили с "покрытыми сплошной чеканкой кинжальными ножнами, типичным изделием кавказских мастеров, увеличенных зачем-то до циклопических размеров". Таких окрашенных шовинизмом выпадов было сравнительно немного среди потока других злых нападок на Церетели. Он их не читал. Но каждое такое заявление отдавалось болью в сердцах грузин. В связи с чем друг Шеварднадзе высказал по этому поводу протест.
Не удалось главному художнику исправить решение, принятое в прошлом без его ведома до распада СССР. Под куполом зала Славы неожиданно появилась фигура солдата в плащ-палатке, с каской, где угнездился "голубь мира". Бронзовую фигуру доставили издалека, из Киева, она заняла центр парадного зала. Стандартный образ солдата, более уместный на кладбище фронтовиков, не вписывался в триумфальный зал Славы. Однако и эту статую в прессе приписали Церетели, обвинив в желании «пристроить» некогда созданный образ.
— Воистину у хорошего хозяина все в суп идет. И даже «воин», неудачно выставлявшийся Церетели на одном из провалившихся конкурсов в гипсе, теперь, представьте, уже в бронзе! Посреди главного купольного зала Славы! Там, где в хрустальном цилиндре по замыслу собирались вечно хранить Знамя Победы, встала несоразмерно большая, весьма заурядная скульптура, разрушившая всю пластику и оформление красивого зала музея". Все верно, кроме одного, автор скульптуры — другой.
Снова, как в прошлом, Церетели представилась возможность украсить интерьер разными способами. У зала Славы стену заполнил витраж, составленный из миллиона хрустальных стеклышек. Подсвеченные, они напоминали огни, сиявшие в небе, когда Москва салютовала победителем.
На Поклонной горе проявилась неопровержимая истина. Методы демократии не универсальны, они не отмычка ко всем сложным замкам, проблемам. Сколько конкурсов проводилось в Москве, сколько проектов рассмотрело жюри во главе с президентом Академии художеств СССР? Их было 384, не считая 500 письменных предложений. Ни один проект — не подошел. Судьба последнего конкурса, где первенствовал образ родины-матери с ребенком, — нам известна.
Художественные шедевры не рождаются на конкурсах, где царят любители. Проекты монументов не выносятся на всенародное голосование, референдумы. Так, в школьном классе учитель голосованием не решает, как правильно писать.