Сердце на замке
Шрифт:
Я отрицательно покачала головой и в письменном виде быстро изложила свою просьбу-ультиматум: две пары лыж, теплые штаны, любая зимняя обувь и одежда. И главное — очень быстро, как можно быстрее. Вместе с запиской я протянула тете Кате несколько крупных купюр — гонорар Виталика пошел в дело.
При виде сторублевок бедная женщина только сердито замахала руками. Я уж подумала было, что она вообще откажется иметь с нами дело, но на помощь подоспела Люсьен, сунула в руки тети Кати какую-то бумажку, исписанную детским почерком, погладила ее по плечу. После этого тетя Катя лишь коротко кивнула, вывалила из шифоньера какую-то груду старой одежонки, предлагая выбрать все, что нам
— Выбирай самое теплое. Форсить потом будешь. Если живы останемся, — подстегнула я Люсьен, видя, с какой ужасной гримасой рассматривает она древние свитера и наполовину разползшиеся ватные штаны из гардероба тети Кати. Я первым делом натянула на себя толстые мужские кальсоны с начесом, на которые нормально легло чье-то фиолетовое трико с пузырящимися коленками. Наверное, у тети Кати когда-то был муж или просто захаживал в дом мужчина, оставивший такие щедрые, бесценные сейчас для меня подарки. В болоньевой синей куртке, из-под которой выглядывала длинная кофта, в шерстяном клетчатом платке Люсьен выглядела как огородное пугало. Ну кто бы узнал в ней недавнюю томно-изысканную восточную пери? Я тоже была хороша. В облупленном трюмо тети Кати отразилась длинная, странная фигура в мохнатом тулупе, шапке-ушанке, подшивных катанках.
Вот тебе и мишки в лесу. Съела? Конфетки-то с особой начинкой оказались, с привкусом крови и свинца.
Вошла тетя Катя и молча положила перед нами две пары лыж с полужесткими креплениями — на таких уродских дровах обычно школьников заставляют бегать кроссы, изверги. С сомнением осмотрев спортивный инвентарь, я положила в карман тулупа веревку — на всякий случай.
Не теряя больше ни минуты, мы, то есть два чучела, которые еще недавно были Таней Ивановой и Люсьен, вышли на заснеженный двор.
— Ты предупредила, чтобы она ни слова? — вопросительно кивнула я на застывшую в дверях фигурку тети Кати.
— Могила, — заверила Люсьен. — Я ее выручила однажды, когда муж помирал, — она теперь для меня все сделает…
Я уж не стала говорить Люсьен, что все-таки положила тете Кате деньги под крышку сахарницы, на дне которой еще виднелся белый песочек. Завтра или послезавтра будет сахаром наполнять — и отыщет. Говорят же, что молчание — золото, а золото дорого стоит.
Наш путь на лыжах по заснеженной реке, арктический переход по маршруту Пупырловка — Гореево занял часа четыре непрерывных, молчаливых мучений. Самым трудным для Люсьен оказалось спускаться на лыжах с горки от дома тети Кати к лежащей под слоем льда Пуповке. Пришлось выковыривать ее из снега, искать разбросанные по пригорку палки, покрепче привязывать к ее ногам лыжи. Дальше дело пошло лучше — как заправские лыжники-тихоходы мы двинулись пересекать реку: я впереди прокладывала лыжню, Люсьен тяжелым паровозом дышала сзади. Всю дорогу мы молчали. Во-первых, неудобно разговаривать, когда все лицо облеплено снегом, во-вторых — достаточно опасно. На реке слишком далеко разносится даже нечаянный чих, не то что разговоры, правда, снегопад служил нам сейчас отличной звукоизоляцией и заодно сообщником-конспиратором.
Ух ты, какой же был новогодний снегопад! Щедро насыпал Дед Мороз под Новый год своего добра на наши головы. Хоть бы с недельку постояли такие сугробы, до новогодней ночи. Пока мы скользили по снегу в волшебной снежной ночи, я даже почти что и забыла про недавнее убийство, опасность, охоту на Виталю. В голову лезли мысли о скором празднике, подарках, снеге. О том, в какие цвета должно одеваться согласно гороскопу в новогоднюю
Володька Кривин тоже ведь думал, что встретит этот Новый год весело, закатит шумную пирушку. И та девушка, громко вскрикнувшая после второго выстрела. Я даже и не запомнила толком ее внешность — только челку до самых бровей и худенькие плечи, выступающие из открытого платья на тонких бретельках, которые я про себя называю «комбинациями». Как она-то оказалась в этой заварухе? Подружка Люсьен с молодым мужем в галстуке, приглашенные для интерьера?
Время от времени я останавливалась, давая Люсьен возможность отдышаться, но даже не поворачивалась в ее сторону, а лишь смотрела вперед на приближающиеся из-за реки огни.
Странно, что я совсем не устала от ходьбы на лыжах. Наоборот, с каждым шагом двигаться было все легче, все радостней. Я всей грудью вдыхала зимнюю свежесть деревенского воздуха и почти наверняка знала, что нам удалось-таки выбраться из переделки. Дочапав до села и поднявшись на пологий пригорок, мы с Люсьен оказались во вполне цивилизованном месте — на улицах Гореева горели фонари, двигались прохожие, из окон домов доносилась музыка. Пришли!
Закинув лыжи на плечи, мы с Люсьен как заправские спортсменки-комсомолки бодро двинулись по селу, стараясь все же держаться не слишком освещенных мест, вышли к шоссе, стали весело прыгать перед попутками. Две легковушки высокомерно промчались мимо, зато первый же «КамАЗ» сжалился над заснеженными лыжницами, остановился.
— Дядечка, миленький, вы в Тарасов? Подкиньте сколько можете. Мы тут совсем заблудились, вон метель какая!..
— Садись, снегурки! — засмеялся водитель «КамАЗа». — Только у меня тут елка, дочке везу.
— Ну ничего, мы на коленках… — втиснулась я в кабину «КамАЗа», пахнущую свежей хвоей.
Везде Новый год, и повсюду на свой лад. Люсьен кое-как пристроилась ко мне на колени. Разлучница, которую приходится везти на руках, как ребенка.
— В лесу, что ли, срубил? — спросила я водителя, весело мурлыкавшего под нос какую-то песенку.
— А что? Деньги, что ли, платить? Куда я езжу — этого добра навалом. В лесу родилась елочка-то… Это потом уж ее на базар везут…
«В лесу родилась елочка, — затянула я детскую песню… — В лесу она росла…» Меня распирала радость, что удалось смыться из опасной охотничьей зоны. Хотя бы на время мы находились вне досягаемости охотников хреновых. Люсьен, наверное, тоже разделяла мое настроение — я услышала, как она начала тихо подпевать мне. Так мы и проехали всю дорогу, горланя под украшенной сосульками елкой детские песни — спели все, которые знали. Про елку, потом про голубой вагон, про Буратино. А наш водитель на соло выдал про какие-то снежки, засоленные в березовой кадушке. Мы даже и не заметили, как доехали до Тарасова.
— Ну, девочки, ну молодцы! — громко радовался наш спаситель. — И откуда вы взялись? Вожатые, что ли, из пионерлагеря?
— Точно, пионерские вожатые, — сказала я и, пошарив в сумке, протянула ему визитную карточку, на которой любимым Санькиным мелким шрифтом с загогулинами было отпечатано: «Рекламно-коммерческая фирма „Лель“. Все виды рекламы. Устройство презентаций и праздников».
— Ух ты, а может, мне вас к дочке на елку пригласить? Вы по домам ходите? Я позвоню и спрошу тогда… Валентину Семененко, — прочитал он фамилию на визитке. — По рукам? Тогда и сочтемся.