Сердце ночи
Шрифт:
— Много ты понимаешь! — явно разозлился Грег и вновь зашагал по улице. — Вот погоди, еще сам влюбишься! Тогда меня вспомнишь!
— Я?! — искренне изумился Василек и даже расхохотался.
Затем достал папиросу и закурил.
— А что ты, не человек? — резонно заметил Грег.
— Мне маманя в нашей деревне уже подыскала невесту, — сообщил он. — Клавочкой зовут, я ее сызмальства знаю. Она дояркой работает. Вот весной свадьбу сыграем, сюда ее перевезу, на наш завод устрою. А там и в школу ФЗУ пойдет, специальность получит. И все понятно!
— Так ты ее любишь или
— Между нами есть симпатия, — ответил Василек. — Идеалы у нас одни. Для создания семьи этого достаточно. И никаких вам болей, страхов, любовей! Ничто не должно отвлекать от строительства коммунизма! Как сказал тот же Маяковский: «Стойте же стойко, рабочий, крестьянин, красноармеец! Покажите, что Россия сильна»[13]. Вот это идеал! Вот как жить нужно!
— А от меня-то ты что хочешь? — раздраженно спросил Грег.
— Чтобы и ты курс взял на такие стихи!
– запальчиво ответил Василек.
Они в этот момент вышли к площади. Я узнала здание Политехнического музеи. Возле входа была целая толпа.
— Вот народу-то собралось на диспут о лирической поэзии!
– радостно заметил Василёк - Сейчас жару зададим! Скоро начало. Вон я и Зину вижу с нашими ребятами. Можешь сейчас перед всеми оправдаться, Гришаня! — добавил он.
Я впилась глазами в толпу и тут же заметила «девушку в синем берете на золотых волосах». Она была хорошенькой румяной блондинкой и чему-то смеялась, стоя между высоким худым парнем и полной девушкой с косой через плечо.
Но Грег резко развернулся и стремительно пошел обратно по улице.
— Ты куда?! — крикнул Василек.
Грег не оглянулся. Василек посмотрел ему вслед. Его лицо выражало мучительное раздумье. Потом он махнул рукой и поспешил к музею...
— Хочу ли я этого? — услышала я и открыла глаза, приходя в себя.
Увидев бледное утонченное лицо Грега, зажмурилась. Уж слишком резким был переход от обычного паренька-поэта, жившего в 20-х годах прошлого века, к изысканно-прекрасному вампиру, лежащему на шелковой простыне.
— И тем более я все... все! буду помнить-то ужасно, - пробормотал он. — Как я смогу
существовать в той среде?
— Ты уже не хочешь вновь стать человеком? — осторожно спросила я.
— Я всегда хотел этого безумно!
– с горечью ответил Грег.
– Но ведь я был уверен, что, пройдя превращение, останусь в настоящем времени!
— Есть, видимо, во всем этом свой смысл, — после паузы задумчиво произнесла я.
– Если бы ты, превратившись в человека, остался здесь, то как бы с этим смирились твои близкие? Тот же Атанас! Мне кажется, он по любому отловил бы тебя и снова укусил. Это замкнутый круг! А так ты перенесешься в прошлое, не совершишь такой тяжкий грех, как самоубийство, и проживешь отпущенный тебе срок в человеческом виде.
— Ты так спокойно об этом говоришь, — тихо произнес Грег и отвернулся от меня.
— Любимый! — прошептала я, с трудом сдержав навернувшиеся слезы.
И обняла его. Грег отстранился, а потом встал. Он в волнении заходил по комнате. Я следила за ним, немного напуганная такой реакцией. И вот он остановился
— Я абсолютно не могу писать! — с горечью заявил он, как бы продолжая какую-то мысль. — И ты это знаешь, как никто другой. Мои дар не пропал, я чувствую! Он как будто внутри меня, но не находит выхода... как тебе лучше объяснить... в общем, мне кажется, во мне словно образовался нарыв. И он причиняет мне нестерпимую боль. Ужасное состояние! Я и могу писать стихи и в то же время мне нельзя, пока я вампир. Словно передо мной невидимая стена, о которую хочется разбить голову!
Последние слова Грег уже выкрикивал. Я видела, что он взвинчен до предела. Он бросился куда-то в угол комнаты, начал что-то искать на столике среди разбросанных книг. Потом поднял скомканный листок, расправил его.
—Вот, я пытался написать тебе к дню рождения хоть какие-то красивые строки, - взволнованно произнес он и приблизился к кровати.
— И что у тебя получилось? — тихо спросила я, испытывая невыносимую жалость и желание обнять его и утешить, настолько он выглядел потерянным и страдающим.
— Если бы у меня хоть что-то получилось, — после паузы сказал Грег, — я бы красиво это оформил и преподнес тебе. Но вот это! — и он потряс листом. — Это следует уничтожить!
Он скомкал бумагу и отбросил в сторону. Затем сел на кровать и уткнул лицо в ладони. Я быстро подняла листок и спрятала его в сумочку, подошла к Грегу и погладила его по плечу. После паузы ласково произнесла:
— Давай не будем говорить об этом! Я вижу, как тебе больно. Конечно, до конца я не могу понять, но не хочу, чтобы ты мучился!
— Прости меня! — сказал Грег, резко ко мне обернувшись. — У тебя сегодня праздник, а я его порчу! Зачем-то погрузился вместе с тобой в прошлый век... Но я последнее время все взвешиваю, прикидываю, пытаюсь понять... И передо мной иногда словно пропасть... Хочу ли я в нее упасть? Снова я за свое! Прости, Ладушка! Может, пойдем погуляем? Чего мы весь день в Доме? Уже и солнце садится.
– Хорошо!
– согласилась я, хотя в мои планы это не входило.
Но я видела, насколько удручен Грег, и хотела, чтобы его мысли хотя бы на время приняли другое направление.
Я вскочила с кровати и распахнула шкаф. На улице держалось около 15 градусов тепла, но все равно воздух по-осеннему оставался прохладным и влажным. Однако мне захотелось принарядиться. Как раз для такого случая я привезла сюда платье. Правда, оно было шелковым и сильно декольтированным, но я решила, что все равно надену его, порадую Грега. Сняв с вешалки, я быстро его натянула и подошла к зеркалу. Платье густого василькового цвета в стиле «бэ-би-долл» чуть прикрывало мне колени. Рукава были коротенькими, глубокий вырез красиво открывал грудь и спину. Под грудью шла широкая атласная белая лента, сзади завязывающаяся в бант. На мне платье выглядело нарочито детским и кокетливо-сексуальным. Я надела белые туфельки на высоком каблуке и расчесала волосы, забрав их под плоский обруч, обтянутый белым атласом. Закончив, повернулась к Грегу. Он уже оделся в черные брюки и голубую рубашку и восхищенно смотрел на меня.