Сердце пацана

Благосклонная Ядвига

Был ли опасным Кощей? Не сказал бы. Впрочем, не так много я про него слыхал, чтобы делать столь громкие заявления.

Примечания:

Вольт (англ. Volte) — приём, заключающийся в обмене положений верхней и нижней частей колоды. В сочетании с созданием выступа возможно перемещение одной,только что вложенной карты на верх или низ колоды. Различные вольты, в частности, проводимые одной рукой, популярны среди шулеров. Используется, в частности, сразу после снятия колоды, для того, чтобы привести её в прежнее, подтасованное состояние.

Глава 6

Аида

Меня все еще трясло, когда я вернулась

за стол. Я все-таки добралась до дамской комнаты. Оказалось, что она была прямо напротив двери в подвал, но я выбрала не ту дверь.

Холодная вода не помогала, разве что стереть те самые «уголки», что превратились в синяки под глазами. Сколько я там провела времени? Пять? Десять минут? Нет, больше. Когда позвонила Ульяна и выкрикнула: «Где тебя носит, едрить-мадрить! Уже сорок минут прошло! У тебя что, понос?». Фролова никогда не отличалась тактом. Подругу я клятвенно заверила, что с моим желудочно-кишечным трактом все в порядке и скоро вернусь. Однако, как только я подошла к столу на глаза налились непрошенные слезы, что я сдерживала титаническими усилиями.

Девчонки все поняли в тот же миг, как только на меня посмотрели.

Чего я так перепугалась? Их? Или того, что знала к чему подобные шалости молодых людей могли привести? Слишком знаком мне был этот пошлый юмор. Слишком знакомы едкие смешки.

— Сходила, блин, в туалет, называется! — выплюнула с негодованием Варька.

— Ну ты тоже молодец! Не могла им в щи дать? Зарядила бы один разок в харю, второй бы не полез! — для Ульки все было просто. Она бы точно задала им жару! А я… — А ты как всегда! От впечатлительная душевная организация! Пошли, — схватила она меня за руку, воинственно расправляя плечи, — щас я покажу этим короткостволом кузькину мать!

Слезы враз перестали литься, их место заменила паника.

— Нет! Нет! Пожалуйста, Уля! — замотала быстро головой. — Не нужно! Ты их не видела! Они… Они редкостные гады!

Почему-то в своем рассказе, я ни словом не обмолвилась о Белове. Но он ведь не такой, как они! Я знала, что не такой! Не стал бы он уподобляться подобным мерзавцам. И потом… Это он мне помог. Снова…

— Гады говоришь? — зло сощурилась Улька, а на губах растянула плотоядную даже несколько кровожадную улыбочку. — Да я этим гоблинам вислоухим их бубенцы, к чертовой матери оторву! Чтоб не плодились, чепушилы! — и помахала кулаком в воздухе, для пущей убедительности. — Повадились, скоты безголовые, понимаешь ли! Да, я на них Лялю натравлю. Вот, тогда-то они и узнают, что такое глаз на жопе! Вот, тогда у меня запоют!

Дело принимало серьезный оборот. Уж если молва зашла о Ляле, о котором Улька упоминала лишь в крайней степени возмущения, то настрой у нее боевой.

А Лялей у нас был её сбрендивший маньяк-поклонник, и, по совместительству, боксер. Парень был хорош собой, спору нет, но шибко настойчивый. Не принимал отказа, а все «нет!» пролетели мимо его ушей. Для него женское «нет», было вполне себе весомым «да».

Фролова сбилась со счета сколько раз этот, как она сама говорила, маньячила-переросток, звал ее разделить и горе, и радость, и гадость, и сладость. И так за годом год. Вот, уж третий год пошел, а Ляля так и воздыхал по моей взбалмошной подруге и, по её словам, молился на нее и еще черт знает какими гадостями занимался! Та, правда, не стеснялась пользоваться его силушкой богатырскогй(уж если боженька мозгов-то пожалел, со слов Ульки), и часто звала на разборки, потому что вон тот мальчик ее, Ульку, несчастную и бедную, обидел. Конечно же, богатырь рвался в бой за свою даму сердца. Обидчики, как только видели этого гамадрила пучеглазого (опять же,

со слов Фроловой), сразу ныкались по углам и больше обижать ее, несчастную и беззащитную Улечку, никто не осмеливался. Ведьма, что тут сказать! Потому идея натравить Лялю была не самая здравая. Он, конечно, силен этот Ляля, но против четырех парней, и он сдуется, как шарик воздушный. А как только он сдуется и нам попадет по шее…

Поэтому, как только я увидела в руках разъяренной фурии телефон с явным намерением позвонить этому самому Ляле, вырвала гаджет из рук, прижимая к груди.

— Не надо Лялю! — взволнованно пискнула и уже тише охрипшим голосом, добавила, — просто поехали домой!

Было, вероятно, что-то жалкое в моем виде. Такое, отчего Уля с Варькой вздохнули, переглянулись и стали забирать свои сумочки и куртки.

— А я все равно предлагаю этим уркам в жбан дать! — все продолжала бурчать Улька. Не то чтобы ее кто-то слушал. — Когда ж ты Дуня уже повзрослеешь, в самом деле! Ромашка на лугу! Вон, даже наша богема в этом гадюшнике приспособилась.

Повзрослела я уже давно, но об этом говорить не хотелось. Мне сейчас вообще ничего не хотелось. Только бы домой поскорее, там я была безопасности.

— Жизнь заставила, — пафосно изрекла Сонечка. На нее, похоже, это место оказывало плохое влияние. Наберется еще гадости какой… и будет строить нас. — Дунь, а может, охраннику сказать? — неуверенно произнесла девушка, оглядываясь в поисках охраны, которая сквозь землю провалилась.

Насупившись, покачала отрицательно головой и отрезала:

— Нет.

Были еще варианты из уст Вари. Например: вызвать полицию. Но и его я пресекла на корню. Теперь, когда первоначальный шок прошел, мне не казалось таким страшным произошедшее. Бесспорно всякие бывают подлецы, и те особи, что сидели в той комнате, были именно ими, но существенного вреда мне никто не принес. Они ничего не сделали… А могли бы?

Могли бы, с грустью и досадой, подумалось мне.

— Девчонки, вы извините меня, а? Я ж не думала, что так получится! Честно-честно, я не хотела! — принялась тараторить Сонечка. Она явно испытывала угрызения совести. И пусть для всех она была высокомерной буржуйкой, но Сонечка никогда не брезговала извинениями, что на самом деле шло вразрез с ее капризный норовом.

— Сонь, прекрати, — оборвала ее, нахмурившись. Скажет тоже! Глупости какие! Она-то тут при чем?! — никто не виноват! И, вообще, я наверное погорячилась, — неловко прикусила губу.

— Павлова, десять чертей тебя раздери! — прогромыхал недовольный голос около нас. — Что ты ходишь без дела? Хватит тут лясы точить! — говорил администратор сего заведения. Он был очень и очень недоволен своей работницей. Кинув на своего начальника колкий взгляд, Сонечка вздохнула.

— Иди, Сонь, иди! — поторопила ее, боясь что у подруги будут неприятности. — Мы все равно домой.

— А такси?

— Мы сами! — заверила ее Варя.

— Павлова!

Сонечке пришлось скоропостижно удалиться. Сперва она, конечно же, не хотела, но я заверила, что уже в порядке и под бубнеж начальника Сонечка ушла.

— Опять ты, Дунька, за свое! Не смей этих кончелыг выгораживать!

Это, конечно же, в горячке обронила Уля. Она твердо была намерена проучить этих весьма неприличных молодых людей, о чем и сообщила нам, когда мы шли уже к выходу. Девушка ярко и бурно описывала, что с ними сделает, как только ее рученьки доберутся, и что куда засунет, отчего мои ушки стремительно вяли, не перенося такой брани. Даже бывалые дядечки с бритыми головами и угрюмыми мордами диву давались, сколько изощренных эпитетов выливалось из уст столь прелестной девы.