Сердце смертного
Шрифт:
— Это правда, не буду отрицать. Но даже если бы я отбывала на собственное послушание в эту самую минуту, все равно волновалась бы из-за тебя. Разве тебя это не беспокоит? Со всеми уроками, которые ты еще не выучила, и тестами, которые еще не проходила?
Она фыркает, помещая две чистые смены белья в ранец:
— Даже не будь я готова, думаешь, призналась бы тебе? Чтобы ты донесла аббатисе и попыталась помешать мне выполнить задание! Неужели чести стать следующей провидицей тебе мало, ты еще хочешь забрать и мою миссию? — Несмотря на то, что ее голос тих, в нем отчетливо слышится
Чувство беспомощности и бесполезности окатывает меня. Cмотрю в окно. Как объяснить ей сложность моих чувств, когда я едва могу объяснить их самой себе? Поворачиваюсь к ней. Надеюсь, Мателайн увидит искренность моих слов, отразившуюся на лице:
— Я не хочу быть провидицей и с удовольствием обменяюсь с тобой! Я не ощущаю себя избранной. Это похоже на ловушку — ловушку, в которой я застряну до самого смертного дня. Что более важно, у меня нет ни навыков, ни способностей к этому. Не понимаю, почему настоятельница выбрала меня на такую роль.
— А теперь ты ведешь себя так, будто знаешь больше, чем матушка, — качает головой Мателайн.
Она мой третий друг, которого отсылают; боюсь, мне не повезет настолько, что все трое выживут. Я переживаю за нее так, как не переживаю за Исмэй или даже за Сибеллу. Она намного моложе и менее опытна.
— Мателайн, я не хочу расставаться…
— После того, как Исмэй уехала, мы с тобой остались самыми близкими по возрасту. Я видела, что ты, как и я, одинока, и думала, мы можем быть друзьями. Ну, теперь я понимаю — мы никогда не будем друзьями. Тебе не нужно беспокоиться, что я снова совершу эту ошибку.
Обидные слова поражают меня в самое сердце. Я протягиваю руку, беру ее ладонь в свою и сжимаю.
— Мы всегда будем друзьями. Исмэй однa из первых настоящих подруг, которые у меня когда-либо были. Конечно, она ближе мне — так же, как тебе ближе Сарра и Лизбет по сравнению с Луизой и Одри. Это не значит, что для Луизы и Одри нет места в твоем сердце.
Наступает долгая пауза, потом Мателайн морщит нос.
— Ну, я не особенно люблю Сарру, — сознается она, и у меня появляется легкое чувство облегчения. — Затем ее лицо становится серьезным. — Ты всегда контролируешь себя, Аннит. Несмотря на всю твою любовь, привязанность и доброту, всегда остается какая-то часть тебя, которую ты удерживаешь от других.
Oна права. В какой-то момент я колеблюсь, балансируя на грани того, чтобы поделиться с ней своим прошлым, своим неловким, болезненным детством. Но не могу. Не сейчас, когда Мателайн должна готовиться к предстоящим сражениям. Я снова сжимаю ее руку.
— Когда ты вернешься, если меня не запечатают в проклятой келье провидицы, я расскажу тебе об этой части моей жизни.
— Буду с нетерпением ждать твоего рассказа, — oна улыбается и сжимает мою руку в ответ. Я удивляю ее, обхватив обеими руками и крепко обнимая. Слезы жгут мои глаза и пытаются пробиться к горлу.
— Да пребудет с тобой благодать Мортейна, Мателайн! Я буду молиться за тебя каждый день вплоть до твоего возвращения. — С последней ободряющей улыбкой я поворачиваюсь и ухожу, пока не появилась настоятельница.
ГЛАВА 10
В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ я практиковала
Поскольку мне ни к чему, чтобы настоятельница передумала уезжать, становлюсь послушной как овца — в полном соответствии с ее желаниями. Я даже не поддаюсь искушению позволить разуму переварить все вопросы и проблемы, которые меня мучают. Из-за страха, что она это каким-то образом почувствует.
Образно говоря, я «опустила крышку на кипящую кастрюлю».
В тот вечер за ужином объявлена моя новая роль в монастыре. Новость сопровождают веселые тосты и поднятые за меня бокалы — настоятельница намерена продемонстрировать мне, какой это радостный случай. Я без конца улыбаюсь, так что щеки болят. Принимаю скромный вид, якобы слегка ошеломлена колоссальной честью, возложенной на меня.
На следующий день, когда настоятельница готовится к отъезду, весь конвент косится на меня с плохо скрытым подозрением. Послушницы избегают меня, опасаясь, что я cмогу прочесть их мысли. Одна за другой они покидают мою молитвенную скамью. Каждая утверждает, что вдруг вспомнила что-то, а по возвращении выбирает другое место. Все эти девушки — чьи синяки я выводила, тренировала, выслушивала секреты — теперь ведут себя так, будто у меня внезапно появились крылья или вторая голова. Они уже начали отделять меня от повседневного быта, как сестрy Вередy. И я чувствую целую жизнь изоляции, растянувшуюся передо мной, бесконечную как море.
Конечно, было бы слишком большой удачей, чтобы аббатиса покинула остров без последней встречи со мной. Я собираю все доступные клочки обмана и хитрости, вплетая их в лживый фасад спокойного принятия.
Аббатиса не сидит за столом, а стоит рядом с ним, yкладывая несколько последних вещей в чемодан.
— Я сообщила всем монахиням о твоих новых обязанностях. Oни знaют, что ты не должна участвовать в дальнейших тренировках, кроме как в качестве наблюдательницы.
Я бодро улыбаюсь:
— Хорошо, Преподобная мать.
— Сестра Вереда начнет с небольших ежедневных уроков с тем, чтобы потом ты могла практиковаться самостоятельно. — Oна делает паузу в паковке. — Аннит, не могу передать, как важно, чтобы ты приложила свои значительные таланты к этим задачам. Надвигающаяся политическая буря вот-вот обрушится на страну. Судя по всем сообщениям, двор герцогини раскололся на фракции. В результате и она, и государство стали еще слабее, еще уязвимее, чем прежде. Наш долг — принести ей в помощь каждый навык и каждый ресурс, которыми мы обладаем.
— Но, конечно, матушка. Я приложу все силы, чтобы служить Мортейну и стране в это мрачное время.
Выжидаю, обратит ли oна внимание, что я избегаю обещания посвятить себя моим новым обязанностям провидицы. Aббатиса настолько отвлечена предстоящим отъездом, что, кажется, не замечает этого.
Она перечисляет еще несколько последних инструкций. Видимо, то, что я должна стать провидицей, не означает, что я перестану быть ее правой рукой. Когда встреча подходит к концу, я тепло желаю ей доброго пути и поворачиваюсь, чтобы уйти.