Сердце статуи
Шрифт:
Подошел к крыльцу, сел на ступеньку. Отсюда не видно девы с юношей, от которых мне так больно и страшно… Как я сказал Андрею после больницы: «И «творение» свое не узнаю». — «Мне оно мешает», — заявил он, я посоветовал: «А вы его разбейте. Позволяю как автор». — «Ну, я — не вандал».
Незначительный, слегка пижонский диалог, в котором внезапно обнажилась бездна драматизма. И «творение» как будто узнаю, и разбить мне его вдребезги хочется… и чем, собственно, оно мешает брату? И мне мешает, ненавижу эти холодные языческие статуи.
Повторю дословно, так сказать. Какая-то сила извне мною распоряжалась, заставила перемахнуть через изгородь и прокрасться к их сараю (кстати, не осматривал… да что сейчас увидишь впотьмах!). Однако с помощью спичек кувалду нашел.
А когда к дубу возвращался, услышал с веранды голоса, брат говорил: «На темной одежде была кровь, так и произошла подмена — по контрасту». — «Молчи! Мы же договорились!»— ответила Надя.
Я встал как вкопанный. Что значит «подмена по контрасту»? Темную одежду подменили чистой, белой… лунной, серебристой… Не сходи с ума! Не все же сосредоточены на одном, как ты… Ну, а дальше? Замолчали. «Дальнейшее — молчанье». Ладно, у меня свое дело, срочное.
Быстро подошел, боясь передумать, взмахнул и опустил, вложив всю силу, испытав секундную дрожь восторга… потом принялся разбивать методично. Осколки, арматура, пустота… И я замер опустошенный, ничего не вспомнив, ничего! Услышал голос, обернулся.
— Что ты наделал, Макс?
Они стояли, держась за руки, обособленно от меня, даже враждебно — на миг подумалось.
— Надя! — я засмеялся. — Неудачный эксперимент, прости.
— Эксперимент?
— Понадеялся, что вспомню. Ведь это уже было.
— Когда?
— Давно, тебя еще на свете не было. Одна девушка… она исчезла из моей жизни напрочь…
— Умерла?
— Да нет, жива, слава Богу. Она меня бросила, а ее будущий муж избил.
— Тебя?
— Меня, дорогая. И я в отместку устроил такой вот погромчик — уничтожил статую «Любовь».
— Надя, ты его бросила? — соизволил открыть рот Андрей.
— Нет, Андрюша, — ответила она со сдержанной силой; что-то изменилось в ней; прикоснулась к искореженной арматуре, погладила уцелевшую руку девы, сиявшую белоснежным изгибом в свете веранды. Мучительное ощущение, мистическое, шевельнулось в моей душе. Все напрасно.
— Все напрасно, — повторил я вслух. — Не с погрома я потерял память.
Они глядели непонимающе.
— Я же забыл, как вообще стал скульптором. Наверное, тогда серьезную травму получил, — я швырнул кувалду оземь. — Эксперимент провалился.
— А, глаза
— Андрюша, помолчи! — она провела ладонью по лицу, как бы стирая что-то. — Макс, ты захотел вспомнить свою первую любовь и уничтожил «Надежду»?
— Прошу прощения, я хотел проверить. Как еще из больницы вернулся… и потом, когда смотрел, как сорока-воровка клюет узелок…
— О чем ты? — Надя переглянулась с братом.
— Образно говоря, казалось мне, будто тут, в этом пространстве душа Веры, будто она требует…
— Не доводите ее своим бредом…
— Андрей!
— Тебе будет плохо, — предупредил он сдержанно. — Пошли домой.
Она вдруг заплакала, а я его опередил, подошел к ней и встал на колени.
— Надя, я тебя люблю, я вспомнил.
— Не может быть! — заявил Андрей изумленно.
— Я только это помню, больше ничего, — я говорил, обращаясь к ней, нежно и осторожно, словно боясь потерять; и он уступил, ушел… нет, вернулся, поднял кувалду, отнес в сарай и скрылся в доме (я наблюдал бездумно, другим был захвачен). Мы стояли слитно под дубом; я — прижавшись к ней лицом, к белым теннисным шортам: она — положив руки мне на плечи. И я вдруг почувствовал ее как женщину, ужасно обрадовался, поцеловал одну руку, другую, спросил:
— Как тогда, да?
— Как тогда, дорогой, — ответила она как-то «по-взрослому»; меня прорвало — горячо, бессвязно:
— Я знал, что в этом главная загадка… ну, как я тогда внезапно объяснился с тобой…
— Ты ее разгадал?
— Не то чтобы… Но сегодня, когда ты ушла, обидевшись за «дупло», понял точно: я не притворялся и тебя не обманывал.
— Нет, конечно.
Она тоже присела передо мной на колени — ожившая аллегория «девы с юношей». Правда, юность свою я давно растерял, но груз прошлого не тяготил в беспамятстве. Мне двадцать лет, я полюбил впервые, и никого, кроме Нади, у меня не было.
— Ты был у нее? — спросила она, возвратив меня на землю, в ночной сад с белыми обломками.
— У кого?
— Ну, она тебе сказала, что ты когда-то разбил?..
— Не она, бывший сосед. Но я, действительно, у нее был. В незнакомом месте нашел незнакомый дом… Мне даже страшно стало. Зато понял, за что роковой рубеж — двадцать лет: я, наверняка, тогда сотрясение заработал — и вот как откликнулось.
— И что теперь будет?
— В каком смысле?
— Ты вернешься к ней?
— Да что ты, девочка! Там муж, дети… Нужен я ей, как прошлогодний снег.
— Как ее звать?
— Люба. У меня никого нет, кроме тебя… и как будто не было.
— Конечно, не было, раз ты не помнишь, — она помолчала. — И не вспомнишь.
Странно это было сказано. Нет, следствие не кончено и покуда не кончится, не будет мне покоя. Мы разом поднялись с колен, глядя в глаза друг другу. Что такое «подмена по контрасту»? однако об этом я побоялся спросить и заговорил о другом: