Сердце статуи
Шрифт:
И почему-то вдруг понял я, что надо торопиться. Понятно, понятно — иначе он меня опередит! Да, но как я найду?.. Найдешь, коль вспомнил могилу.
Наверх подниматься не стал; под огненные громы вагнеровской «гибели» заскочил в спальню, взял сумку с вещдоками, в кармашек к золотым часикам изумруд сунул (предъявлю ему). Сбежал по ступенькам и, когда открыл калитку, услышал:
— Макс, куда ты?
Она стояла у моего крыльца.
— Надя, не забудь про Котова! Я скоро вернусь и расскажу
— Макс!..
— Я люблю тебя, я счастлив.
Электричку пришлось прождать почти час, зато такси у вокзала поймал с ходу. И кладбище еще не закрыто. Вошел в ворота. Надо вспомнить! Главное — не напрягаться, отдаться потаенному потоку подсознания, божьей помощи, снимающей плотные покровы забвения.
Легко сказать — не напрягаться! Я спешил по темнеющим аллейкам куда-то вглубь погоста, сворачивал, огибал, протискивался меж оградками с четким несомненным ощущением, что за мной следят, как тогда в полдневной Москве, в сумеречном лесу, в ночном саду… Пусть, я готов. Путь выбран верный (Вера, Надежда, Любовь). Я усмехнулся и вдруг увидел Авадону — Ангела смерти на невысокой каменной плите.
В догорающем алом огне тяжелые складки одежды, крылья над плечами, сейчас статуя качнет головою… Раздвигая темную зелень листвы, я подошел ближе и увидел лицо, и помертвел от ужаса, и услышал позади шорох. Обернулся. Справа из зарослей бузины вышел Федор Платонович с чем-то в руках… с кувалдой! Я не удивился — в последнем содроганье, в блистающем свете сознания ко мне вернулась память.
35
— Итак, вы признаете себя виновным в насильственной смерти Вертоградской.
— Признаю.
— Поподробнее обрисуйте мотив.
— Я убил Веру, когда она пыталась украсть у меня дорогой кулон.
— Напоминаю, что ваши показания записываются на магнитофон. Будьте откровенны.
— Я абсолютно откровенен.
— Ладно, перейдем к фактам.
— 3 июня я работал над скульптурой «Сладострастие»: Цирцея, превращающая мужчин в свиней.
— Вы выполняли заказ?
— Нет, для себя. Где-то в двенадцатом ко мне приехал Колпаков.
— Встреча была условлена?
— Да, накануне я закончил Ангела смерти на могилу его жены. В разгар беседы в мастерскую явилась Вера и завела речь о кулоне. По настоянию ювелира, я принес его из спальни, но не отдал ей, так как решил починить застежку. Около часу они уехали. Я продолжал работу.
— При свечах и при музыке?
— Идиотством я не страдал и всегда работал в тишине при естественном освещении.
— Почему никто из ваших друзей не отметил необычность обстановки 10 июня?
— Я редко кого допускал в мастерскую. А 27 апреля в свой мнимый день рождения Вера устроила мне сюрприз:
— Значит, весь этот эстетский антураж…
— Именно антураж, вы уже поняли. Ну, сходил в сарай заточить долото, а когда поднялся в мастерскую, там была Вера.
— Если Колпаков посадил ее на последнюю перед перерывом электричку, она вернулась к вам через Темь.
— Стало быть, так. По времени сходится. Вера меня не сразу заметила, я же увидел в зеркале напротив входа, как она стащила со станка кулон и положила в сумочку. Тут разглядела меня и рассмеялась.
— Теперь прошу поподробнее.
— Ищете смягчающие обстоятельства? Их нет.
— Я знаю, что делаю. Драгоценность принадлежала ей. Из-за чего вы распалились?
— Не распалился. Я давно хотел ее уничтожить.
— Так разорвали бы связь!
— Разрывал, без толку. Федор Платонович, я во всем признался и не хочу рассусоливать.
— А я хочу.
— Потому что я — бывшая гордость Змеевки?
— Хотя бы поэтому. Очень важен мотив — можно скостить год-другой. К тому же есть основания оформить вам явку с повинной.
— Это как раз неважно.
— Не швыряйтесь жизнью. Вы суеверны?
— Н-нет.
— Я услышал от Колпакова любопытную вещь… то есть бабьи сказки, конечно, но для человека сдвинутого…
— Куда?
— В религиозную сферу, так сказать. Словом, он уверял, что она, извините, занималась колдовством.
— Ну, недаром же я лепил с нее Цирцею.
— И вы поверили в такую дремучую дичь?
— Леонардо да Винчи верил и Микеланджело, сами занимались черной магией.
— Но с развитием цивилизации мы, кажется, освободились…
— Это только кажется. От чего освободились-то? Вон от магии коммунизма никак не можем оторваться. И я не поверил, однако отвязаться не мог — факт. Стал читать «Христианский вестник», там есть кое-что на этот счет. И обратился за консультацией к священнику. Отца Владимира знаете?
— Ну как же. У нас живет в Теми. Старик, на удивление, здравый, умный. Что он сказал?
— Молиться, поститься, исповедаться, чтоб побороть искушение. Я пробовал — не помогает.
— Когда вы узнали о ее столь необычных действах?
— 9 мая. Она булавкой проколола фотографию трех товарищей.
— Господи, вот дребедень! Извините. Прокол есть, помню, но не на ваших изображениях.
— Я вошел в спальню, она склонилась над фотокарточкой с булавкой. Но не это меня задело, а лицо… черты заострились, какая-то нечеловеческая ненависть, садистская… Противно стало. Крикнул: «Ты что?» — дернул за руку, но она успела вонзить булавку. Метила, очевидно, в Сему — над его головой дырка.