Сердце Сумерек
Шрифт:
Заозиралась по сторонам в поисках хоть чего-нибудь подходящего — и нашла начищенный до блеска щит около ног каменного воина с роскошными витиеватыми рогами.
Не самая лучшая замена, но вполне сгодится увидеть, что так взволновало Хадалиса. А посмотреть было на что. Потому что глаза мои стали… странными. Один — ярко-красным, другой — полностью черным. И зрачков не видно, еще и какие-то странные жилки лучиками расползаются вокруг. Я старательно потерла веки костяшками пальцев — тщетно. Кто бы сомневался.
— Что ты там увидела? — стоя у меня за спиной, спросил
В двух словах, все еще пытаясь оценить степень своей трансформации, я пересказала случившееся. К концу моей истории к нам подоспел Тан и очень вовремя: мимо нас как раз пробежала вооруженная до зубов группа таранов Рогалика.
— Десятеро, что с ней случилось? — Тан смотрел на меня так, словно я превратилась в прямоходящую лошадь. — Я вас всего на пару часов одних оставил!
— На полдня, если точнее, — ответил Крылатка.
— Это не имеет значения! Это твоих рук дело? — Тан уставился на меня, а пальцем показывал в сторону провала в стене.
Я молча кивнула. Ну а чего отпираться?
— Надеюсь, оно хоть того стоило? Боги, а что с твоим лицом, Маа’шалин?
Замок снова тряхнуло, на этот раз ощутимо сильно, и мы втроем, не сговариваясь, поспешили в сторону лестницы, а оттуда — в комнату Хадалиса.
— Кто-то донес Темнейшему, что в замке порченный человек, — торопливо сказал Тан. Он указал на внушительных размеров вещевые мешки в количестве трех штук, которых раньше здесь не было. Должно быть, он об этом и позаботился. — Скажем так, на этот раз он не проявил и половины прежнего терпения. А уж после того, как по твоей милости рухнула часть замка, угадай, на кого все это спишут?
— Я ничего нарочно не ломала! — возмутилась я.
В самом деле, хватит меня обвинять во всех несчастьях на свете. У них под носом лежала столетняя дрянь а ля душа Бога смерти, творилась чертовщина под самым носом, а моя вина только в том, что я нашла все это и вскрыла, как нарыв. Тем более, я каким-то, пока непонятным для себя образом, связана со всей этой чертовщиной.
— Никто тебя не обвиняет, Маа’шалин, — мягко сказал Хадалис. И, уже жестче, обратился к Тану: — Она не виновата ни в чем. Хочешь кого-то обвинить? Ступай к своему брату и объясни, что, если бы у него глаза были не на жопе, а там, где им полагается быть, ничего этого бы не случилось.
— Так, стоп! — Я развела руки в стороны, удерживая этих петухов на расстоянии. Нам сейчас нужно быть всем заодно, а не искать крайних.
— Что за… — пробормотал Тан.
Я проследила за его взглядом: по моей правой руке скользила легкая огненная дымка. Словно какой-то фокус: я горю, но мне не больно, и кожа нисколько не обгорела. Интуитивно перевела взгляд на вторую руку: та же картина, но на этот раз огонь черный. И какой-то… совершенно чуждый. Если с красным я еще могла как-то бороться и даже наслаждалась его видом, то черные языки пламени вызывали во мне острый приступ паники. Я попыталась их смахнуть, но моя ладонь прошла сквозь огонь, словно тот был всего лишь голограммой. Попыталась еще раз — и снова ничего.
Тан перехватил меня за руку, развернул так, чтобы увидеть цветок, а Хадалис
Я охнула, когда увидела бутон и там. Только на этот раз он был красным. Может быть, в этом причина того, что со мной творится и откуда эти постоянные шатания от жары к холоду?
— Кажется, я взяла душу вашего Ид’тара, — сказала я шепотом, когда Тан, плотно сжав губы, попытался «стереть» большим пальцем пульсирующую точку в сердце черного бутона. — И, кажется, эта душа что-то… пробудила во мне.
Стоило сказать это, как в затылок словно изо всех сил треснули кувалдой: мир перед глазами сжался до размеров крохотной точки — а потом резко расширился. Меня затошнило, но я мужественно сдержалась.
— Она серьезно? — переспросил Крылатку Тан.
Тот нехотя пересказал о нашей находке и о найденной гробнице.
— И вы, конечно же, не придумали ничего лучше, чем лезть туда без поддержки?
— Только Маа’шалин смогла протий, — буркнул Хадалис. Судя по выражению лица, ему до сих пор не по себе от того, что пришлось оставить меня одну в такой ответственный момент. — Сомневаюсь, что смог бы пройти кто-то еще. И какой теперь смысл гадать?
Тан потеребил одну из сережек в ухе, нахмурился, всем видом давая понять, что пока он переваривал услышанное, нам лучше помалкивать. А мне и не хотелось говорить. Все, о чем я мечтала — согреться. Интересно, а если я закутаюсь в одеяло — оно загорится? Чего гадать — надо пробовать.
Одеяло не загорелось, но стоило мне ощутить желанное тепло, как оно тут же превратилось в адский жар. Наверное, так себя чувствуют ведьмы на костре или грешники в пекле: горит все, каждая клеточка тела, и единственное, чего хочется — содрать с себя кожу.
— Мне плохо, — громка клацая зубами, пробормотала я. И, кажется, впервые за свою короткую жизнь попаданки, попросила: — Помогите мне, пожалуйста. Что со мной? Я же ничего не знаю о ваших…
Закончить мне не удалось, потому что дверь комнаты с треском вылетела и едва на угодила в Хадалиса, но тот успел уклониться.
Граз’зт стоял в проеме и очень-очень угрюмо смотрел на нас. И куча воинов за его спиной «намекали», что он пришел не затем, чтобы пожелать нам доброго пути.
У меня заболело в груди от одного взгляда в его погасшие глаза. Только теперь, кажется, начала понимать, как много для меня значили и его озорные золотые искры, и алая ревность. Лучше бы уж хмурился, чем вот такое — приправленная безразличием и отвращением пустота.
Всегда думала, что люди преувеличивают, говоря, мол, от тоски может болеть сердце. Мое вот болело, и я была бессильна что-либо с этим сделать. И держалась только за счёт безоговорочной уверенности, что смогу вернуть обратно своего Рогалика. Даже если для этого придется его связать.
— Я пришел забрать ее, — холодно чеканя слова, сказал Граз’зт. Он прошел в комнату и хмуро уставился на то, как меня колотит озноб. — Что с ней? Это порча?
— Ты дал нам время до утра, — вышел вперед Тан, незаметно давая знак Хадалису, чтобы тот держался рядом со мной. — Ты всегда держал свое слово, помнишь? Кичился этим.