Сердце трубадура
Шрифт:
Младшая из двух — та, что вышивала — бросила на подругу косой взгляд и наклонилась откусить шелковую нитку.
— Что, сестрица… Не нравится вам у нас? Скучаете?
— Нет, почему же, — вздрогнув, очнулась Серемонда де Кастель, слегка зарумянившись. — Я задумалась, сестра.
— Может быть, ваша тоска развеется, если я покажу вам свои новые булавки для ворота?.. Или вот еще муж подарил мне недавно новый шапель, там в цветки вроде шиповника вставлены настоящие александрийские гранаты…
— Что ж, покажите, сестрица, — Серемонда равнодушно повела плечом. У нее самой поверх убора-гебенде, охватывающего снизу нежный подбородок, сверкал
Двух сестер, Агнессу и Серемонду, всегда связывала странная полуприязнь, полусоперничество. Прошли те времена, когда крошка Агнесса по ночам жалась в их общей постели к своей старшей сестренке, ласкаясь к ней, как котенок, и жалуясь на суровую няньку или на то, что ей сегодня не дали ни глоточка сладкого вина. Теперь три года, разделявшие девиц Пейралада, из неодолимой пропасти превратились в узенькую щелку. Вести свою дамскую тихую, учтивую войну сестрам помогало и то, что Агнесса была замужем за эн Робером де Тараскон, соседом и вечным соперником Раймона. То и дело бароны делили пограничные участки земель, а когда по велению графа Руссильонского это занятие для них делалось на время недоступным, ездили друг к другу в гости и на турниры, только и стараясь учтиво и желательно прилюдно выбить друг друга из седла. Пожалуй, это был их, рыцарский вариант «холодной войны». Робер считал Раймона потомком недостаточно древнего рода, а Раймон Робера — жалким голодранцем. Еще бы — всего два замка, а у Раймона — четыре!.. И земель у него меньше, и виноградники скверные, и драться он как следует не умеет… Не желая ни в чем отставать от соседа, эн Робер даже жену взял из того же дома, что и Раймон; тем более что сестры Пейралада в красоте друг другу не уступали. Только Агнесса была чуть более хрупкая, с фигуркой слегка мальчишественной. И волосы у нее, хотя и темные, как у сестры, вились крупными волнами, у Серемонды же были прямые и мягкие, как шелковые нити. А глаза — такие же, агатовые, и кожа такая же нежная, и танцевала она очень похоже на Серемонду — только чуть более скованно.
— Ну что ж, сестрица, как вам мой новый шапель?
— Вовсе не плох, вовсе не плох… Хотя вообще-то у меня таких есть пара, я хотела один вам отдать — они же слегка вышли из моды, зачем мне два… Тот, он тоже с цветочками, только это подснежники, и в серединках у них — бирюза… Знаете, нечто подобное было у Изольды Прекрасной. Только она носила, говорят, поверх гебенде венчик из живых цветов. Впрочем, что ж говорить, у вас уже есть венчик, мой подарок оказался бы не нужен.
Агнесса стиснула зубы. Старшая сестрица выиграла этот раунд, как ни жаль. Следовало сменить оружие.
— А показывала ли я вам мое новое балдахиновое блио? Это новая ткань из Баальбека, жутко дорогая, у нее такой особый блеск…
— Да, да, знаю, муж как-то привез из Наварры два разных вида — на пробу. Но мне больше бархат идет, вот такой, как на этих рукавах, например… Да, с золотыми нитями. Делала очень искусная швея, одна такая Айя у нас в Кастель — если хотите, я вам что-нибудь у нее закажу…
Так, опять неудача. Ничего, попробуем еще раз…
— Отчего же это вам не идет балдахин, сестра?
— Знаете, сестра, супруг мой сказал мне, что мой собственный блеск так ярок, что затмевает блеск таких тканей, и для алмаза достойней подыскивать оправу попроще, чтобы взгляд не пресытился.
Беседа двух сестер все больше напоминала шахматную партию. Чем больше заводились дамы, тем учтивее делались их улыбки, тем приветливее — долгие взгляды. Куртуазно ругаться — искусство непростое, чтобы им овладеть, надобна большая искусность в речах и еще величайшая сила воли. Последним Серемонда обладала в преизбытке.
— Что ж, сестра, — Агнесса, сдерживая желание укусить собеседницу за руку (как, бывало, делала она в годы золотого детства), томно обмахнулась концом своего длинного ризе. — Супруг ваш сладкоречив, как всегда… Жаль только, — она сделала паузу перед смертельным ударом, — жаль только, что он уже в летах. Тяжело, наверное, делить ложе со стариком, лишенным как пыла, так и нежности юноши?..
Нозри Серемонды затрепетали, и она, проявляя трогательное единодушие с сестрой, захотела двинуть ей по голове канделябром. Но не двинула.
— Вовсе нет, не беспокойтесь обо мне, дорогая. Я вполне счастлива со своим супругом — годы не убавили его сил, лишь прибавили мудрости, достатка… и опыта. Эн Робер, конечно, моложе моего Раймона, однако же на прошлом турнире, помните, в Перпиньяне — кто кого выбил из седла первым же ударом?..
— У эн Робера споткнулся конь, — процедила Агнесса, начиная краснеть. На скулах ее, медленно расползаясь по лицу, уже пылали яркие пятна. Получай, получай, Агнессочка, не будешь вдругорядь такой… стервой.
— Да, сестрица, конечно же. Плохих коней продают вам кастильцы. Нам вот с конями, напротив же, везет… Хотя, возможно, в покупке лошадей надо попросту не гнаться за дешевизною?
— Зато… — выговорила Агнесса — уже предчувствуя свое фиаско в словесном поединке: более несдержанный всегда проигрывает, а железная воля ее сестрицы словно бы возрастала с каждым днем. — Зато мой супруг меня любит. И души во мне не чает!.. Он… готов меня золотом осыпать, вот!.. А ваш Раймон… вас целует в лоб, будто покойницу, да еще и заставляет замолчать, когда вы его перебиваете!.. Представляю себе, каков он с вами по ночам — как грубый зверь, который силою берет, что ему надобно…
Агнесса часто дышала, как маленькая девочка, готовая разреветься. Однако на этот раз наугад пущенная ею стрела попала-таки в цель: Серемонда стала очень бледна, будто задели ее больное место. На самом деле так оно и было.
Но быстрое, радостное, неуловимое и неназываемое задело ее крылом, и она улыбнулась. Конечно же. Вот как все хорошо.
— Что же, сестрица… Супруг нужен даме, чтобы дарить ей власть и достаток, но не любовь. Многие замужние дамы отдают свои сердца другим рыцарям, ставя это себе лишь в заслугу, потому что подобает так по любовному праву… Если, конечно, найдется (Гийом, Гийом) тот, кто окажется их достоин… и кто будет готов полюбить.
— Что же, сестра. Вы хотите сказать, что у вас есть возлюбленный?
— Воистину, да, — Серемонда торжествовала — сама не зная, почему, а на самом деле просто радостно гордясь своей любовью, только сейчас начиная понимать, как же это жаль, что нельзя говорить о ней — с радостной гордостью — в открытую, вызывая зависть и восхищение… — Да, сестра; молодой трубадур, рыцарь благородного рода, который любит меня до безумия и служит мне, как только может; вот слышали вы такую канцону — «Когда впервые вас я увидал, то, благосклонным взглядом награжден, я больше ничего не возжелал…»