Сердце, в котором живет страх. Стивен Кинг: жизнь и творчество
Шрифт:
Конечно, приятно постоять на одной сцене с самим Кэшем, только вот собственная жизнь Стива медленно, но верно катилась под уклон. Он размышлял, какие бы еще ужасы обрушить на головы персонажей своего следующего романа, а попутно пытался забыть о других, повседневных, ужасах, которые уготовила ему реальность — и особенно о наркотической зависимости, целиком подчинившей себе его жизнь. Когда Кинг стоял на сцене рядом с Кэшем, никто в зрительном зале или среди музыкантов и представить себе не мог, что всемирно известный автор ужасов, орущий в микрофон, за весь день провел в трезвости дай Бог если часа три, большая часть из которых прошла в размышлениях на тему, а не вышибить ли себе мозги.
«Я
В последние годы Кинг все чаще отключался, перебрав кокаина и алкоголя, — теперь он пил и нюхал не столько ради поддержания рабочего ритма, сколько для того, чтобы сдерживать внутренних демонов: «Думаешь, мир тебя любит? Уж мы-то знаем, что происходит, и не дадим тебе забыть, что мы здесь, мы всегда рядом».
Он говорил: «Такой успех, как у меня, как-то не располагает к тому, чтобы скромно потупить взгляд и признать: „Да, наверное, вы правы. Я говнюк“, — скорее он располагает к другой реакции: „Какого хрена вы мне указываете, что делать? Вы что, блин, не в курсе, я же король Вселенной, мать вашу?“»
Стив рассказывает одну историю, которую в детстве слышал от матери. Когда Рут была им беременна, она откалывала гудрон с шоссе перед домом и жевала. Она не знала, почему так поступает, видимо, в состав смолы входило какое-то вещество, которого требовал организм. Рут стеснялась своей странной прихоти, но не могла думать ни о чем другом и в конце концов сдавалась: бежала к дороге, вставала на четвереньки и расковыривала гудрон ногтями. По пути домой она засовывала добычу в рот и принималась жевать, словно самую вкусную ириску на свете. Ей тут же становилось легче. Ее мужу и отцу Стива Дональду привычка жены жевать гудрон казалась отвратительной, и он приказывал ей прекратить — бесполезно, тяга была непреодолима. «Видимо, содержалось в том гудроне нечто такое, чего не хватало ей, а точнее, мне», — спустя годы вспоминал Стив.
Позже Кинг шутил, что это гудрон во всем виноват: не жуй его Рут, Стив вряд ли подсел бы на алкоголь и наркотики; а может, он унаследовал от матери ген, вызывающий зависимость, который дремал в ее организме, а в организме сына со временем активизировался. А может, гудрон в ответе за ген, заставляющий Стива писать, — сам Кинг ни капли не сомневался, что тяга к писательству определенно является одной из форм зависимости.
За все время совместной жизни Тэбби слишком потакала слабостям мужа, терпеливо снося все его выходки. На ее глазах он продолжал писать в алкогольном и кокаиновом угаре, на ее глазах он деградировал — и это было жалкое зрелище. Тэбби не меньше мужа беспокоило, что он не сможет работать, если бросит пить и принимать наркотики, еще больше она боялась, что, если это произойдет, жизнь с ним станет невыносимой.
Как и многие другие писатели, предрасположенные к выпивке и наркоте, Стив искренне верил, что, стоит ему отказаться от допинга, и вдохновение помашет ему ручкой. По той же причине он избегал психотерапевтов: из опасения, что разговор о внутренних демонах приглушит страхи и лишит яркости личные переживания, из которых он черпает идеи для своих рассказов и романов.
Но даже он понимал, что ситуация выходит из-под контроля. Кинг все чаще и чаще отключался. Тэбби уже много ночей спала в одиночестве на двуспальной кровати в одной из двадцати четырех комнат их роскошного викторианского особняка; каждое утро она спускалась вниз по великолепной лестнице красного дерева, только чтобы увидеть опостылевшую картину — мужа, посапывающего в луже собственной блевотины на полу в кабинете. Существо, распростертое на полу, — и когда ее муж успел пасть столь
Теперь то же самое происходило со Стивом по вине алкоголизма. Да, да, Тэбби наконец-то решилась назвать вещи своими именами — эта отвратительная привычка душила ее мужа.
Стива беспокоило не только похмелье, которое, как правило, затягивалось далеко за полдень, пока он надевал маску мастера ужасов на публике и маску «все трын-трава» для домашних, — его вдруг осенило, что алкоголь и наркотики не лучшим образом сказываются на творчестве. И разгромный прием, оказанный «Томминокерам», послужил первым предупредительным звоночком.
Мало того что дурные привычки влияли на творческий процесс, в довершение всех бед они мало-помалу подтачивали обычный здравый смысл писателя: Стиву начало казаться, что он бессмертен. Несмотря на все умащающиеся запои и отключки, он работал на износ — и вместе с объемом вышедших из-под его пера произведений неумолимо росло и количество принимаемого допинга.
В конце концов терпение Тэбби иссякло. В один прекрасный день она прочесала кабинет мужа, собрав все лишнее. Кое-что валялось на виду: пустые банки из-под пива, пустые пузырьки из-под противопростудных препаратов и жидкости для полоскания рта. Другое пришлось поискать, ведь Стив настаивал, что не нюхает кокаин.
«Проблема заключалась не в пиве и не в кокаине, а в том, что я был склонен к зависимости, точка, — признавал он позднее. — Я выкуривал по две пачки в день. Я не мог обойтись без листерина, без найкуила [11] — всего и не перечислить. Я перепробовал кучу препаратов, изменяющих сознание».
Тэбби обследовала книжные полки и нашла принадлежности для употребления наркотиков — завернутые в пластиковые файлы, они лежали под запечатанной коробкой с канцелярскими товарами: пакетики с остатками белого порошка, ложки для нюханья кокаина и прочее и прочее. Она отправила находки в мусорное ведро и, четко следуя указаниям брошюры Общества анонимных алкоголиков, сознательно «пошла на конфликт»: собрала детей и нескольких друзей семьи и в их присутствии вывалила содержимое ведра на пол перед мужем.
11
Листерин — жидкость для полоскания рта, содержащая спирт; найкуил — противопростудный препарат, содержащий псевдоэфедрин.
Она больше не желала закрывать глаза на проблему. Настроенная решительно, Тэбби предъявила мужу ультиматум: либо он продолжает катиться в пропасть, либо берет себя в руки и трезвеет. Если хочет, может и дальше себя губить, только пусть не рассчитывает, что его семья останется рядом… Позволить детям смотреть, как папочка медленно, но верно вгоняет себя в гроб? Нет уж, увольте!
«Хуже всего, что наркозависимый человек не отдает себе отчет в своих действиях, в упор не замечает вреда, который он наносит себе и окружающим, — говорила она. — Я открыла Стивену глаза. И сумела его убедить — он решил спастись».
Стив был обескуражен. Он сидел и с потрясенным видом смотрел на улики, словно не в силах поверить. Пока они были спрятаны в тайниках по всему дому, ему казалось, что их совсем не много. Но теперь, глядя на россыпь мусора, он осознал, что за двадцать лет скопилось немало свидетельств его постыдной привычки — гораздо больше, чем он предполагал. Пришло время посмотреть правде в глаза. Кинг понял, что если и дальше будет сидеть сложа руки, то еще лет пять, в лучшем случае — десять, и он покойник.