Сердце волка
Шрифт:
– Если я пойду с тобой… – вполголоса произнесла я.
– …тогда все закончится хорошо, – мягко повторил он.
Если бы я не видела, как темнели его глаза, пока я медлила, если бы каждой клеточкой не чувствовала скрытую угрозу, то, наверное, решила бы, что похищение – игра моего воображения.
В ванной позвякивали бритвенные принадлежности. Такой привычный, спокойный звук… Отец сложит их в плетеную корзинку, захлопнет шкафчик над раковиной и откроет дверь. Что произойдет потом, зависит только от меня.
Я перешагнула порог.
Дверной замок тихо щелкнул за спиной.
Без спешки мы спустились
Похититель открыл передо мной дверь подъезда. Я вышла на крыльцо – и на мгновение остановилась: солнечный свет обрушился на меня как лавина. И тогда промелькнула нелепая мысль, что все обойдется – скоро я вернусь домой, к отцу, и жизнь потечет как прежде.
Парень, не останавливаясь, обернулся, но ничего не сказал. Он уже надел солнцезащитные очки, ветровку закинул за плечо – отпускник, никак не преступник.
Его темно-синий «Гольф» стоял у подъезда. Я опустилась на переднее сиденье. Мы не спеша выехали со двора, спокойно покатили по улице – даже, казалось, медленнее, чем разрешалось.
– Я и в самом деле не собираюсь тебя обижать… – глядя на дорогу, сказал похититель.
– Я ничего не говорила, – голос прозвучал тихо, с хрипотцой, совсем не так, как я ожидала.
– …но предупреждаю, не пытайся сбежать. Ты нужна нам, желательно живой.
«Сосед» посмотрел на меня. И хотя за темными стеклами очков я не могла увидеть его глаз, но представляла, что они выражают.
– Не стоит проверять, насколько я серьезен. Это кончится плохо для нас обоих. Но, в отличие от тебя, я к этому готов.
Я кивнула.
– Пристегнись.
Пристегнулась.
– Тебе завязать глаза, или просто их закроешь?
– Закрою, – поспешно ответила я и тут же выполнила обещание.
Похититель склонился надо мной, щелкнул рычаг – и спинка кресла, дрогнув, опустилась.
Долгое время я пыталась считать повороты, прислушиваться к звукам на улице, запоминать «спящих полицейских». А потом бессонная ночь, недавние переживания вкупе со странным, необоснованным, но все же ощущением безопасности взяли свое. И я провалилась в сон, внезапно, как под воздействием наркоза.
Алекс
Вместо того чтобы сосредоточиться на зачете и погонять студентов, списывающих из-под парты, я сижу за учительским столом, обхватив голову руками, и думаю о предстоящем дне.
Как же я жду ее приезда!..
Этой юной городской бродячей киски.
Предки считали ее папенькиной дочкой, но, уверен, именно благодаря своему отцу она стала такой дикой.
В детстве, когда мы жили на одном этаже в старой панельной пятиэтажке, Дикарка еще не избегала людей, хотя и предпочитала мою компанию прочим. Она носила короткие юбочки и гольфы, но ее колени были вечно разбиты, в синяках и ссадинах. Уже тогда чудилось в ней что-то надломленное, недетское, и никакие косички не могли отвлечь от этого моего внимания. Мне было пятнадцать, ей – десять. По субботам после завтрака я задерживался у окна с чашкой чая, чтобы посмотреть,
Думаю, мое влечение к ней зародилось еще тогда. Неясное, глубинное, совсем не похожее на плотское притяжение, которое в те годы я испытывал к старшеклассницам. То, что эти ощущения – одного поля ягоды, я осознал значительно позже, спустя шесть лет.
Мы не виделись целое лето, я и перестал о ней думать. И вдруг – она. Уже не ребенок, а созревшая девушка, пусть еще угловатая, резкая в движениях. В той же серой, словно запыленной, ветровке, в которой она ходила весной. В тех же кедах на толстой подошве. Но теперь каштановые волосы, обычно распущенные, она скрутила в узел. И лицо ее словно вытянулось и побледнело, несмотря на то, что лето только закончилось. Я стоял у окна, с кружкой чая в руке – вроде ритуал тот же, – но ощущение было такое… странное… Наверное, это вполне можно назвать потрясением. Я тогда еще не знал, что приключилось в ее семье, так что со спокойной совестью наблюдал, какое чувство у меня к ней просыпается.
Стоило вспомнить об этом – и вот я снова переживаю те ощущения. Но сейчас, в универе, это так некстати… Пытаюсь отвлечься, подумать о чем-то другом. После вчерашнего мальчишника голова раскалывается. А тут еще в гробовой тишине раздается адский скрип двери. Под такой звук только внутренности из дыры в собственном животе и вытаскивать.
– Простите… Можно войти? – женский голос звучит тихо, но без особого сожаления об опоздании.
– Входите, – не открывая глаз, отвечаю я и, стиснув зубы, жду, когда дверной скрежет повторится.
Кх-х-х-х. Створка закрывается.
Каблуки цокают по деревянному полу. Меня обдает легким запахом духов с цитрусовой нотой – слишком резкой для моего нынешнего состояния. С этого момента официально ненавижу цитрусовые. И все духи в целом.
Моя Дикарка не пользовалась духами. Не носила цепочек, колец, браслетов. И юбок – если уж на то пошло. Невероятно, как при этом она умудрялась оставаться настолько женственной. И желанной.
Мои мысли спотыкаются о чей-то взгляд. Я поднимаю голову и тотчас нахожу наглеца. Студентка, опоздавшая – я бросаю взгляд на зачетку – Виолетта, смотрит на меня так, словно я описывал свои образы вслух. Черт побери, да она похожа на мою Дикарку! Каштановые волосы собраны в узел. Белая кожа. Тонкая шея. Тонкие запястья. Только плечи пошире, и грудь побольше.
На Виолетте классическое серое платье. Оно могло бы казаться строгим, но при таком размере груди это плохо получалось. Верхняя пуговица расстегнута. В глубину, в темнеющую ямку, увлекая взгляд, соскальзывает цепочка. Я отвлекаюсь на свои руки. Верчу пальцами карандаш – это же куда занимательней, но мысли те же. Правда, угол уже иной.
Я часто ловлю на себе обещающие улыбки студенток, особую искру во взгляде, которую ни с чем не перепутаешь. Коротенькая юбка и «случайно» оброненная возле моего стола тетрадь. Почти невинная просьба об индивидуальном занятии. «Посмотрите, пожалуйста, не осталось ли шоколада у меня на губах». Вероятно, я самый привлекательный преподаватель юрфака. Короткие светлые волосы, выгорающие за те недели, что я посвящаю серфингу на Бали. Загар, не успевающий исчезать.