Сердце волка

Шнайдер Анна

Но я всё-таки нашла в себе силы открыть глаза. Голова тут же закружилась, и наверное, в этот момент я как-то дёрнулась, потому что Вожак вдруг сказал:

— Я рад, что ты очнулась, Рональда. Сиди, не двигайся. Тебе нужно поесть и выпить чаю.

— Но… дар… дар… дар… — я хотела сказать «дартхари», однако язык совершенно не слушался.

— Помолчи. — Вожак только сильнее обнял меня, прижимая к себе. — Всё равно ты сейчас не сможешь сказать ничего вразумительного. Поэтому просто послушай. Рональда, ты уже не маленькая девочка. Ты изучаешь магию девять лет, это приличный срок. И тем не менее ты, как ребёнок,

берёшься делать сложную вещь после первого же урока, когда ещё толком не понимаешь, как всё работает. Ты способная, я не отрицаю, и амулет, кажется, у тебя получился. Но если бы я не остановил тебя вовремя, ты могла бы погибнуть. Ты понимаешь это, Рональда?

Дартхари осторожно приподнял мою голову, и мне немедленно захотелось зажмуриться.

Он был так близко!

А ещё я чувствовала обжигающий душу стыд. Я действительно плохо подумала… точнее, я вообще не подумала.

— Простите… — прошептала я, глядя в его ярко-жёлтые глаза, наполненные сейчас укоризной.

Дартхари вздохнул и покачал головой.

— Ты думаешь, я сказал тебе всё это для того, чтобы ты попросила у меня прощения? Нет, мне не это нужно. Я хочу, чтобы ты поняла и запомнила — полное опустошение магического резерва означает смерть для мага. Ты сейчас подошла к самому краю, ещё бы чуть-чуть — и всё.

— Не думаю, что это хоть кого-нибудь огорчило бы… — пробормотала я тихо, но дартхари услышал.

— Это огорчило бы меня, Рональда. Смертельно огорчило.

Он говорил искренне, но я всё равно не могла поверить. Возможно, он неплохо относится ко мне, жалеет маленькую жабу, но… смертельно огорчило? Вряд ли.

Неожиданно дартхари поднял руку и погладил меня ладонью по щеке, а потом рассмеялся.

— Маленький дикий зверёк… Как же много нужно времени, чтобы понять, увидеть и поверить… Впрочем, разве может быть иначе? Я, наверное, хочу слишком многого. Я говорил тебе про время, Рональда, но сам забыл свои слова. А время не терпит, когда его торопят. Мне нужно помнить об этом.

Я не поняла ни единого слова, но дартхари, кажется, и не ждал, что я пойму. Он осторожно пересадил меня с колен на диван и тихо сказал:

— Сейчас тебе принесут чай и кое-какую еду. Пожалуйста, всё съешь и выпей, ничего не оставляй. И сегодня больше никакой магии, обещай мне.

— Обещаю.

Вожак удовлетворённо кивнул, а потом вышел из библиотеки, и у меня не хватило сил на то, чтобы попросить его остаться ещё хотя бы на пару минут. И взять амулет, который я с таким трудом для него сделала.

Спустя какое-то время мне действительно принесли большую чашку с чаем и тарелку с салатом из овощей. Дартхари мог и не просить меня ни о чём — я сама была такой голодной, что уничтожила всё до последней крошки и капельки.

Только после того как еда закончилась, я решила получше рассмотреть получившийся амулет.

Ириал выглядел удивительно после моих манипуляций. Он будто бы ожил, стал настоящим Сердцем Арронтара — внутри что-то пульсировало, словно пульс. А сам камень потеплел так сильно, что иногда казался обжигающе горячим.

А сколько в нём теперь было магии! Ну ещё бы, я ведь почти опустошила резерв… Правда, после обеда и лечения Дэйна я чувствовала себя более-менее нормально, но вот колдовать точно до завтрашнего вечера не смогу. Нужно подождать, пока магическая сила восстановится полностью,

иначе можно опять улететь за грань. Только во второй раз мне будет уже не суждено вернуться.

Я убрала амулет в один из потайных карманов на липучках, чтобы он не вывалился где-нибудь по пути — носить чужой амулет не стоило, иначе потом, когда я всё-таки наберусь смелости, чтобы подарить его дартхари, он не будет работать в полную силу.

Когда я покидала усадьбу Вожака, день начинал клониться к завершению. Солнце золотило верхушки деревьев, напоминая мне о волосах Дэйна, где-то вдалеке слышалось чириканье чушек — эти небольшие птички своим пением всегда приветствуют наступающий вечер и грядущую ночь. Они чирикают, бултыхаясь в дорожной пыли, становясь от неё ещё более серыми и невзрачными, чем обычно.

По дороге домой на этот раз мне никто не попался. Всё было тихо, только ветер пел в кронах деревьев свои непонятные песни. Сегодня лес дышал спокойно, и от этого его дыхания мне стало так хорошо, что я начала еле слышно насвистывать одну из песенок, которой меня научил Дэйн.

Это было очень давно. Мы делали из листьев и веточек кораблики и пускали их плавать по озеру. Друг изображал из себя ветер — надувая щёки, он дул так сильно, что некоторые из корабликов достигали противоположного берега.

— Ты знаешь какую-нибудь песню, Ро? — спросил вдруг Дэйн.

— Нет, — ответила я, вплетая в нос одного из корабликов крошечный белый цветочек. — Знала, когда Джерард был маленьким. В основном колыбельные… Но теперь я уже ничего не помню.

— А я помню. Много хороших песен помню. Хочешь, научу? Только они на старом наречии оборотней. Но всё равно красивые.

Он действительно знал необыкновенно много замечательных песен. И голос у Дэйна был удивительный. Он звенел и переливался самыми разными цветами и красками, и будто постепенно растворялся в воздухе, впитываясь в окружающее пространство.

— Мой голос — это ветер, Тебе поёт он песни. О крае, что так светел, Что нет его чудесней. Пусть он расскажет мне, Без сказок мне не спится, О том, как по весне Летят оттуда птицы…

Песни Арронтара. Так называл их Дэйн. В первую очередь потому что все они были от лица нашего леса. Он будто бы сам говорил с нами, рассказывал о своей жизни и, быть может, хотел, чтобы мы поняли что-то важное.

И теперь я пела одну из тех песен, с улыбкой наблюдая, как замолкают и прислушиваются птицы поблизости.

Это был мой маленький секрет. Я всегда хорошо ладила с животными, даже, можно сказать, умела понимать их речь. Я могла легко подобраться очень близко к любой птице или зверю и даже взять их на руки. А когда я пела, они слушали очень внимательно, некоторые даже прилетали или прибегали специально, чтобы послушать.