Сердце Запада
Шрифт:
Миссис Йорк опустилась на колени перед женщиной в кресле-качалке и неловко погладила по ноге. Мать усопшей закрывала лицо руками.
– Сафрони. Я привезла миссис Маккуин. Она любезно согласилась сделать фотографию маленькой Пэтси.
Женщина издала сдавленный хныкающий звук. Огромный ком жалости застрял в горле Клементины. Она повернулась к ребенку на кровати.
Солнечный свет лился сквозь кружевные занавески на окне и преломлялся рубиновым стеклом лампы, стоящей на дамском столике рядом с кроватью. Свет придавал щечкам малышки румянец жизни. Такая красивая девочка, и казалось невозможным…
Клементина
Она глубоко вдохнула ртом, осматривая комнату. Если отодвинуть в сторону занавески, то два больших окна дадут достаточно света, и не придется жечь магниевую проволоку, которая придаст образу унылый и мрачный вид. Это изображение должно создавать впечатление нежности и мягкости. Клементина не хотела, чтобы на фотографии малышка выглядела мертвой – нет! – пусть кажется живой и мирно спящей.
Дрожащий голос затянул колыбельную, скрипя как ржавая цепь.
Клементина повернулась и от ужаса чуть не ахнула вслух. Мать девочки опустила руки и подняла голову, и ее лицо… ее лицо было ужасно изуродовано татуировками, похожими на бегущие ото рта вниз по подбородку темно-синие капли слез.
Сафрони качалась, пела и плакала. Ханна Йорк встала с колен и шагнула вперед.
– Вам потребуется помощь? – Она указала на саквояжи у ног Клементины.
Та моргнула и гулко сглотнула.
– Нет, нет, спасибо. Я справлюсь. «О, Боже,– подумала она. – Ее лицо. Ее бедное лицо».
Клементина с трудом заставила себя не смотреть на несчастную, избегая непростительной грубости.
– Я сделаю ферротипию, чтобы вы закрепили фотографию на надгробии, – сказала Клементина миссис Йорк, принимаясь устанавливать фотоаппарат и переносную темную палатку. А Сафрони все качалась и пела, качалась и пела. – И бумажный снимок, который можно всегда держать при себе. О, зачем же она такое сотворила со своим лицом?
– Это не она. Индейцы.
Голова Клементины от ужаса дернулась.
– Команчи выкрали ее из обоза еще ребенком. И продали племени мохаве, в чьих традициях наносить татуировки на подбородки и руки девочек, прокалывая кожу заостренными костями и втирая в раны краску. Полагаю, они считают это красивым. – Ханна изучающе вгляделась в лицо Клементины, словно не решаясь продолжить рассказ. А Сафрони по-прежнему пела и качалась, забывшись в страшном горе. Ханна понизила выразительный голос. – Прежде чем продать ее, команчи проделали то, что они называют «пустить по степи». Полагаю, даже леди вроде вас может догадаться, что это значит.
Клементина кивнула. О, да, она догадывалась.
– Один из воинов мохаве взял ее в
– Но это же совсем не ее вина, – сдавленным голосом возроптала Клементина. Не в силах удержаться, она посмотрела на скорбящую мать, на ее изуродованное лицо. Неправильно, что на долю одной женщины выпало столько страданий.
– Невиновность ничего не меняет, – тихо сказала миссис Йорк. – Любая девушка, которая ляжет с дикарем, по своей воле или нет, вернется домой с клеймом шлюхи. На ней никто не женится, никто не наймет ее продавать шляпы или прислуживать за столами в приличных заведениях. Посмотрите на Сафрони и скажите, что тут можно поделать.
Но Клементина больше не стала разглядывать поющую, качающуюся в кресле женщину с ее загубленным лицом и загубленной жизнью. Она взглянула на Ханну Йорк. Краска залила нарумяненные щеки Ханны. Она резко качнула головой и поднесла палец к носу Клементины, словно собираясь отругать ее.
– О, нет, не нужно. Не приписывайте мне чувства, которых у меня нет. Я не спасительница чьих-либо жизней. Сафрони выполняет такую грязную работу, на какую не согласится никто другой. И я беру один доллар из трех за каждый ее поход в мою заднюю комнату. Кем бы Сафрони ни была, когда только покинула лагерь индейцев, сейчас она шлюха и только. Засим, милочка, можете чертовски хорошо усвоить, какая я на самом деле .
– Я знаю, какая вы, миссис Йорк, – спокойно сказала Клементина.
Она выдержала сердитый взгляд Ханны, а затем опустила голову и начала стягивать мягкие серовато-бежевые лайковые перчатки. Дамские перчатки, скрывающие шрамы, оставленные тростью отца. Папочка избил ее за то, что она разглядывала открытки. И, без сомнения, счел бы ее теперешний грех непростительным, если бы застал ее в пристанище порока, обсуждающей с блудницей такие вещи как задние комнаты, о существовании которых Клементина даже не должна догадываться.
Мать Клементины предупреждала ее обо всех способах, какими девушка может очернить свою добродетель: если заговорит с незнакомым её семье юношей, улыбнется ему или подарит поцелуй… Сбережение девичьей добродетели походило на прогулку по болоту. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Из «загубленных» нет возврата.
По наущению матери Клементина всегда считала, что женщины впадают в разврат из-за внутренней порочности, из стремления наслаждаться плотским вниманием мужчин. «Не дай, Господи, желаемого нечестивому».Но Сафрони с лицом в кошмарных татуировках не была грешницей: согрешили против нее. А как насчет Ханны Йорк в баретках с красными кисточками? Какая топь засосала ее на дно, где она сдает заднюю комнату для удовлетворения мужской похоти?
Клементина посмотрела на обеих женщин: Сафрони, опять закрывшую руками свое изуродованное лицо, и Ханну, стоящую на коленях у кресла-качалки и поглаживающую спину скорбящей, – и почувствовала, как что-то внутри нее сломалось и умерло. Часть ее юности и невинности.