Сердце Запада
Шрифт:
– Нет! – запротестовал Гас, мотая головой. – Нет! Нет! Я не могу…
– Она твоя женщина, брат.
Рвотный позыв заставил Гаса согнуться. Он развернулся и, шатаясь, вывалился на улицу.
Взгляд широко раскрытых глаз Клементины, глубоких и спокойных, замер на лице Рафферти.
– Вам придется сделать это за него, – сказала она.
Зак повернулся и глубже засунул нож в огонь. Его рука тряслась. Прошла минута. Звук громко стучащего молотка долбил тяжелый воздух. Затем все затихло, за исключением шипения и треска горящего дерева.
– Только не говорите,
Он покачал головой, не в силах выдавить ни слова из стиснутого горла. Зак вложил в руку Клементины жестяную кружку, до краев наполненную виски.
– Даже не знаю, решусь ли позволить дьявольскому пойлу коснуться моих изнеженных, накрахмаленных уст истинной леди, – пробормотала невестка, уставившись на него слишком широко распахнутыми яркими глазами.
– Давай, пей, черт тебя подери! – Он судорожно вздохнул. – Боже, извини меня.
Рафферти положил руку на щеку Клементины и приподнял ее голову.
– Я собираюсь взять нож, Бостон, достаточно горячий, чтобы прожечь кожу. И собираюсь вонзить его глубоко в рану на твоей руке и держать там, пока не досчитаю до десяти, а затем досчитаю до десяти ещё раз. И это будет намного больнее любого клеймения. Намного больнее всего, что ты можешь вообразить.
Ее губы задрожали, а горло дернулось, когда она сглотнула.
– Бывают моменты, как, например, сейчас, когда я думаю, что должна вас всерьез ненавидеть. Но вы всегда были неизменно честны со мной. Пожалуйста, таким и оставайтесь.
Зак позволил пальцам пробежаться по ее обнаженной шее.
– Выпей это! А затем я заставлю тебя ненавидеть меня серьезней некуда, поскольку привяжу твою руку, прежде чем прижигать.
Когда Рафферти достал клинок из огня, тот был раскален добела. Клементина наблюдала за Заком темными, осоловевшими от виски и страха глазами. А затем он сделал именно то, что сказал. Погрузил обжигающий нож в рану и держал его там, пока ее плоть шипела и горела, а рука, прикрученная веревками, конвульсивно дергалась. Зак ждал, что она закричит, ждал с собственным криком, застрявшим в горле. Но Клементина не издала ни единого звука, за исключением шума от втягиваемого и выдыхаемого через раздутые ноздри воздуха.
Но когда Зак стал отвязывать истерзанную руку, Клементина потеряла сознание. К тому моменту его самого уже так трясло, что ему едва удалось распутать узлы.
Зак накладывал на рану повязку долго, поскольку его по-прежнему колотила дрожь, и он постоянно прерывался, чтобы взглянуть на бледное неподвижное лицо невестки. Закончив, Рафферти поднял Клементину на руки, отнес в спальню и положил на постель брата.
Затем убрал высохшие пряди волос с ее бледных ресниц и шагнул назад, отступая до тех пор, пока не уперся в стену.
В какое-то время между тем моментом у реки, когда Зак прикоснулся к ее лицу и поцеловал в губы, и теперешней минутой, когда стоял, обессилено привалившись спиной к стене, боясь даже дышать… где-то глубоко внутри него что-то безвозвратно сломалось.
А за окном молоток Гаса все долбил, и долбил,
* * * * *
Когда Клементина очнулась, комнату озарял сумрачный предвечерний свет. На мгновение взгляд ее посверкивающих в полутьме глаз остановился на Заке, затем переместился к окну.
Клементина так долго лежала без движения, что Рафферти показалось, будто она задремала. Он все еще слышал стук молотка брата, хотя стало слишком темно для того, чтобы вбивать гвозди. Зак сказал себе, что самое время уйти, но, тем не менее, остался.
Восходящая луна светила в окно, заливая серебром лицо больной. Спустя, казалось, вечность Клементина повернула голову и пронзила его взглядом.
– Подойдите, мистер Рафферти.
Его ноги чуть не подкосились, когда он сделал первый шаг. Зак наклонился над невесткой, и она приподнялась и схватила его за рубашку, притягивая ближе к себе. На какое-то безумное мгновение Рафферти почудилось, что Клементина собирается его поцеловать. Но она всего лишь хотела посмотреть ему в глаза.
– Сколько времени нужно, чтобы умереть от бешенства?
– Клементина…
Ее хватка усилилась.
– Сколько?
– Я не знаю. Несколько дней… неделя, возможно. – Слишком долго.
– Если я сойду с ума, как тот волк, – сказала невестка, – вы должны пристрелить меня.
Зак так глубоко вдохнул, что в груди стало больно.
– Святые угодники.
Она резко мотнула головой.
– Не хочу умирать в бреду с пеной у рта. Рафферти, пожалуйста… Сразу же пристрелите меня.
Зак подумал, что мог бы сделать это. Для любимой.
* * * * *
Гас держался так, будто страшного дня у реки никогда не было.
Он постоянно говорил с Клементиной о доме:
– Я сразу делаю две спальни, ведь пойдут дети. И всегда можно пристроить новые комнаты, если у нас будет чертова дюжина ребятишек.
И о ранчо:
– Мне все равно, что талдычит Зак. У нас скота всегда будет кот наплакал ,если не привнести в наше стадо немного породистой крови. Я уже послал в Чикаго за кое-какими каталогами по животноводству.
И только однажды Гас косвенно коснулся умалчиваемой темы, упомянув о страшных опасностях, подстерегающих в глуши Монтаны:
– Я не могу быть с тобой каждую минуту, малышка, поэтому собираюсь научить тебя пользоваться кольтом. И хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты брала револьвер с собой всякий раз, выходя из дома.
Как если бы, без умолку болтая о будущем, он мог гарантировать, что будущее наступит.
Но в день, когда Зак нашел Атта-Боя, мечтательное сияние покинуло лицо Гаса. В тот день он следил, как Клементина хлопочет по хозяйству, убирает и готовит ужин, словно ожидая, что в любой момент она начнет биться в конвульсиях и пускать пену изо рта. А последовавшей ночью, когда дождь грохотал по покрытой дерном крыше, как копыта мчащихся галопом лошадей, небо взрезали молнии и раздавались раскаты грома, Клементина проснулась и увидела, что муж склонился над ней и пристально разглядывает ее лицо.