Сердечные струны
Шрифт:
Но не успел он даже дотронуться до пистолета, как Роман, выхватив кольт, взвел его и нацелил в грудь Хэммонда.
Джентльмен побелел от страха.
Роман отметил, что он выглядит так, словно окунул лицо в горячий белый воск и дал ему застыть.
— Если твое мастерство в постели такое же, как в обращении с оружием, Хэмм, значит, мне надо быть рядом, когда ты попытаешься начать работу. Могу сидеть напротив и давать подробные, шаг за шагом, инструкции.
Хэммонд не нашелся что ответить. Изнутри Теодосия попыталась открыть дверь.
— Роман, ты там? Дверь
— Кажется, где-то заело. Погоди минутку, поищу управляющего.
Роман, сбросив руку Хэммонда, повернул ручку.
Как только дверь открылась, Теодосия увидела Романа, кольт, поняла, что мужчины обменивались любезностями.
— Этот дикарь угрожал пистолетом, — заявил Хэммонд.
Теодосия ждала объяснений — он лишь встретился с ней взглядом, и ей открылась вся правда его ярко-голубых глаз.
Наблюдая за их молчаливым согласием, Хэммонд получил еще одно подтверждение едва скрываемого влечения друг к другу. Но, как и вчера вечером, — постарался утешить себя — их чувства не имеют значения, ведь именно он тот мужчина, который займется любовью с Теодосией.
Но его оскорбленная гордость требовала удовлетворения, и через минуту раздумий он уже знал, как достичь его. Распрямив костлявые плечи, заговорил. — Теодосия, не могу выносить присутствия этого мужчины: его грубые манеры, неприкрытый сарказм и страсть к насилию исчерпали чашу моего терпения; моей чувствительности нанесен такой глубокий урон, что я вынужден пересмотреть свое решение.
Теодосия положила ладонь ему на руку.
— Хэммонд, вы хотите сказать, что…
— Да, моя дорогая, именно. Боюсь, не смогу помочь вам в достижении ваших благородных целей. Понимаю ваше страстное желание подарить своей горячо любимой сестре ребенка, но прошу прощения за неоправданные надежды. Твердо настаиваю на своем решении. Приятного дня вам обоим.
Роман наблюдал, как дворянин зашагал по коридору, затем повернулся к Теодосии — замешательство, шок и паника отразились в ее красивых глазах.
Что-то перевернулось внутри него — нельзя допустить, чтобы Теодосия потеряла то, к чему так сильно стремилась.
Он снова прислонился к стене и сложил руки на груди.
— Что ж, иногда выигрываешь, иногда проигрываешь.
Теодосия медленно перевела взгляд со спины Хэммонда на Романа.
— Прошу прощения?
— Ты проиграла, Теодосия. Провалилась со своими планами. Не сделаешь ребенка для своей сестры. И хорошо: с самого начала дурацкая идея стала еще глупее, когда ты выбрала этого осла-аристократа.
Его бессердечное отношение больно задело ее. Да, ему не хочется, чтобы она спала с Хэммондом Ллевеллином, но зачем злорадствовать по поводу того, что ее планы потерпели крах?
— Роман…
— Встретимся позже. — Роман поднял шляпу и направился к лестнице. — Видел несколько английских чистокровных в конюшне, собираюсь получше рассмотреть их. Мне нужно купить ранчо и лошадей. Твои планы, возможно, потерпели крах, но я не собираюсь допустить, чтобы провалились мои.
Все еще демонстрируя невозмутимость, двинулся
Через несколько секунд появилась Теодосия, пересекла холл и вышла на улицу.
Из окна хорошо просматривалось, как она заметила Хэммонда, идущего по тротуару, и прибавила шагу, догоняя его.
Беглец, взяв ее руку, поднес к губам для поцелуя.
ГЛАВА 15
Теодосия повернула фитиль лампы, увеличив яркость, и уселась в кресло, стоящее на значительном удалении от такого же, занятого Хэммондом. Они провели день вместе: ездили к Волшебной горе, гость загадывал желание, она не стала. День закончился, опускалась ночь.
Было ли это лишь ее воображением, или кровать действительно как будто становилась больше? Каждый раз, когда она смотрела на нее, та, казалось, увеличивалась, словно напоминая, что ее ждет.
Трепет испуга пробежал по ее телу.
Сложив руки на коленях, разглядывала гостиничный номер, словно никогда раньше его не видела. И он, в самом деле, выглядел другим: ни пояса с оружием, ни черной шляпы на вешалке, ни сапог посреди комнаты. В шкафу остались ее платья, но, ни одной мужской рубашки, на комоде вразброс лежали некоторые из ее драгоценностей, кружевной носовой платок и сумочка, но не было кинжала в чехле.
Даже пахло по-другому: исчезли аромат солнечного света, блеск стали, запахи кожи и тяжелого труда — узнавались лишь ароматы цветочных духов и резко пахнущий одеколон Хэммонда. В комнате не осталось ничего, что бы напоминало ей о Романе.
— Теодосия, пожалуйста, не волнуйтесь. — Хэммонд попытался успокоить ее, но не мог удержаться от нетерпеливых мыслей, когда же она, наконец, позволит ему лечь с ней в постель.
— Как джентльмен, буду терпеливо ждать до тех пор, пока вы не почувствуете, что готовы для исполнения своих планов. Мы… Он резко осекся, когда звук колес повозки проник в комнату. Повернувшись к окну, заметил попугая в клетке и догадался, что это он производит такой звук. Иоанн Креститель выбросил на подоконник ореховую скорлупу и плеснул водой.
— А тебе известно, что настоящему Иоанну Крестителю отрубили голову? — воскликнул он.
Хэммонд поднялся и подошел к окну.
— Psittacus erithacus. Какой великолепный экземпляр африканского серого. От кого он услышал историю Иоанна Крестителя, Теодосия?
Обрадовавшись тому, что попугай отвлек их, Теодосия расправила шоколадно-коричневые юбки.
— Его имя — Иоанн Креститель, а что касается того, что он только что сказал, то это Роман рассказал ему эту историю в момент гнева. Они порой не ладили друг с другом. — Улыбнулась, вспомнив не только привычку Романа спорить с попугаем, как будто птица могла понимать, но и те два случая, когда он спас жизнь Иоанну Крестителю. Вспомнилась и его усмешка, вспыльчивый нрав, не имеющие себе равных мастерство выживания, безграничный здравый смысл, глубокий, низкий смех, и все его с таким трудом достигаемые мечты.