Серебро далёкого Севера
Шрифт:
Мой Господь Тинктар,
Завершитель дней,
Ты в моих трудах
Не препятствуй мне!
Да святится имя
Твое, мой Бог
И навек отныне
Восславься! Хокк!
И вот это магическое "Хокк!", которым всегда завершалось каждое хоть сколько-нибудь мощное чародейское заклинание, но которое казалось совершенно неуместным или, по крайней мере, предельно неожиданным в храмовой церемонии, — оно словно спустило тетиву раскрепощенной магической силы волшебницы. Соединенный поток стихий воды и воздуха выплеснулся именно туда, куда смотрела сейчас Энси вместе со всеми остальными
И они погасли.
Казалось бы, зал должен был погрузиться в абсолютную темноту… Но какой-то новый, чуть розоватый свет неторопливо разгорался сейчас в помещении, выхватывая из темноты стены, фигуры жрецов, божественный образ — с каждым мгновением всё ярче и всё сильнее. Так, замечательно, но где же источник этого свечения, откуда оно берется? Ведь его преосвященство, коротко рассказывая о чине Подношения Даров, ни о чем таком не упоминал…
Энцилия обвела взглядом весь зал в безуспешном поиске светильника — и внезапно похолодела от ужаса: свет исходил из нее самой! А точнее — от подаренного Ренне чжэнгойского "Талисмана сплетения сфер", который на коротенькой цепочке висел сейчас у волшебницы на шее, почти под самым горлом. "Как раз у четвертого шаккара" — вспомнились ей давешние объяснения Юрая. — И что же мне теперь делать?"
Зато перед жрецами, похоже, вопрос "Что делать" не вставал. От группы хористов медленно отделились и направились к замершей Энцилии две фигуры: сестра Тиоресса и молоденький паренек, едва ли не мальчишка, который во время мессы выделялся своим сильным, высоким и чистым голосом. "Кажется, его зовут Берех, и он первый певчий храмовой капеллы, если я ничего не путаю…" Наконец, дойдя до волшебницы, эти двое опустились перед ней на колени и припали губами к ее ногам в жесте предельного почитания и поклонения.
Занавес…
… опустился перед глазами Энси, и она на какое-то время отключилась.
24. Протоколы чжэнских мудрецов
Сегодняшняя ночь в Срединном Чжэне удалась на славу: она была по-своему теплой, нежной и даже, можно сказать, бархатистой. Конечно, большинство цветов уже успело отцвести, да и те немногие оставшиеся, которым еще доставало скупого тепла поздней осени, по ночному времени уже захлопнули поплотнее свои чашечки. Также и деревья — они стояли сейчас практически обнаженными, сбросив былую роскошную листву…
Но двух мужей, неспешно прогуливающихся по тропинкам просторного ухоженного сада, это нисколько не смущало. Им и так было чем сейчас полюбоваться — для этого стоило лишь поднять головы к небу.
— Поразительное зрелище, не правда ли, учитель? — сказал тот из мужчин, что был помоложе.
— Да, Нгуен, ты прав: картина поистине непревзойденная в своей красоте и достойная кисти великого живописца. Я ведь долгую жизнь прожил, не раскрою большого секрета твоему сиятельству! — На этих словах старик лукаво рассмеялся, но потом неторопливо продолжил свою мысль. — Многое на своем веку повидал. Поначалу постигал высшую мудрость магических искусств, ну а потом, после известных событий и возвращения в Чжэн-Го, оказался на какое-то приобщён и к сокровенным храмовым тайнам… Но есть все-таки некое непостижимое, высшее значение в этом нисходящем с небес огненном потоке, в том пиршестве звездопада, что приходит к нам с завидной
Пожилой собеседник Нгуена на какое-то время остановился, пережидая усталость и одышку: в своем нынешнем, весьма почтенном возрасте он был уже не настолько прыток, как в былые годы — лет эдак пятьдесят тому назад — чтобы резво скакать в темноте между камнями сада.
— А ты знаешь, малыш…
Посметь назвать "малышом" его сиятельство Нгуена Эффенди, несменяемого члена Конклава и верховного мага Государства Чжэн-го?! Со стороны любого другого смертного это было бы неслыханной наглостью. Но мастер Шуа-Фэнь мог себе такое позволить — не столько даже по праву старшего, скольку по праву учителя. Ибо когда-то, в давнем прошлом, именно он вкладывал азы волшебствования в не по годам светлую голову юного студента Нгуена.
— А ты знаешь, малыш, в Шахваре бытует изумительная в своем изяществе легенда о происхождении этого огненного дождя. Типично шахварская, кстати, по вычурности и пристрастию к деталям, и если бы я взялся сейчас пересказывать ее тебе полностью, то не закончил бы и к завтрашнему утру. А нас с тобой ожидает ведь еще и долгий серьезный разговор… Ради которого я, собственно, и попросил тебя навестить в Дьеме своего давешнего наставника. Весьма настоятельно попросил, не правда ли? Но — всему свое время, а пока вкратце позабавлю тебя старой сказкой на шахварский лад.
И старик снова неторопливо двинулся в ночь по садовой дорожке, почтительно сопровождаемый верховным магом.
— Я весь внимание, Учитель.
— Так вот, слушай. Правление падишаха Семпая Четвертого, если ты помнишь, было отмечено сильнейшей смутой и кровопролитной междоусобицей. И старшему сыну правителя так и не суждено было стать Семпаем Пятым — он пал на поле брани, усмиряя очередную мятежную провинцию… султанат Фах'ваттих, если не ошибаюсь. А на престол взошел уже следующий по старшинству сын властителя — Сураджай.
Старик вздохнул, с печалью признавая, что век правителей и их наследников зачастую оказывается очень короток. Причем вовсе не в силу естественных причин, но исключительно посредством яда или клинка старательных "доброжелателей".
— Но это пока еще была только история. Легенда же начинается на небесах, а если точнее — на Высшем Небесном уровне, куда по знатности рода и по доблести ратных свершений был вознесен в посмертии последний Семпай. Тут я должен заметить, что еще при жизни он был помолвлен с одной из наших чжэнских принцесс, Тао Инь Сиа. Прискорбно, но о ней уже мало кто помнит у нас в Государстве, разве что пара книжных червей в императорской библиотеке да какой-нибудь особо прилежный архивариус при Министерстве Двора.
На этих словах Шуа-Фэнь снова печально вздохнул.
— Так вот, легенда гласит, что младший Семпай сумел уговорить одну из небесных дев — тех гурий, что скрашивают посмертие достойным героям и мудрым правителям… Он сумел упросить эту гурию ненадолго спуститься к нам в Срединный Круг Земель, чтобы передать от него посмертное пожелание счастья и процветания своей невесте и несостоявшейся супруге. А также и свои глубочайшие извинения за то, что нелепое недоразумение — смерть на поле брани при исполнении долга вассала перед своим отцом и сюзереном — помешало ему составить судьбу Ее Высочества.