Серебро и свинец , иной вариант ,
Шрифт:
– Что теперь у владетеля Бхаалейна развязаны руки, – ответил он.
Возможно, генерал-майор Бубенчиков не так настаивал бы на том, чтобы база советских войск в дружественном Эвейне была перенесена от точки перехода в места более обжитые, если бы знал, что творилось в новом лагере после наступления темноты…
Разумеется, выйти из лагеря иначе как через главные ворота было почти невозможно – минные поля, ограда, датчики, прожектора… История с собакомедведем пошла бедняге Сапрыкину впрок. Начальство, проверив колючесть проволоки и мелкость сетки, милостиво покивало, и вопрос
Ошибку Бубенчиков допустил только одну. Да и не ошибка это была, в общем. Какие, ко всем чертям, увольнительные на иностранной территории? Может, тебе еще билетик до городу Парижу? Ах, назад в Союз? А секретность? Разболтает в пьяном виде какой-нибудь солдатик, и через день об этом будут трезвонить все Барановичи, а через два – весь Тель-Авив, где половина этих самых барановичей и Рабиновичей проживает. Нет уж, потерпят без водки и баб!
Возможно, сказался благоприобретенный аскетизм замполита, возможно, одна половина здравого смысла одолела другую… так или иначе, но тягу рядового состава к бабам и водке генерал-майор недооценил радикально. Покуда тесниться приходилось на пятачке посреди густого леса с дикими драугбэрами, никто как-то не задумывался, чего лишен, – кроме тех немногих, кому приходилось сталкиваться с туземцами в мирной обстановке. Но с переездом под бок многолюдной деревне необходимость стала осознанной. А осознанная необходимость, как писали классики, есть свобода.
Вообще-то часовой при попытке проникнуть на охраняемую территорию должен действовать строго по уставу, начиная с сакраментального "Стой, кто идет!" и далее по пунктам. Но диалог, который можно было услышать у шлагбаума на КПП почти ежевечерне, с предписанным имел мало общего:
– Стой, кто идет?
– Да я это, я! Вот идиот, кого еще понесет к воротам в такое время? Не договаривались, что ли?
– А если комендант?
– Вы что, не споили его еще? Вот трезвенник! Я думал, у вас уже все верхи в кармане.
– Угу. Сидят и гадят. Да ты проходи, не маячь… Сколько с тебя, знаешь? Флягу, и чтобы полную.
– Да чтоб вы упились, гниды!
– Ты мне, блин, не выступай! Щас как…
– Все, все, молчу! Уже пошутить нельзя…
– Шутки у него! Мне, между прочим, с начкаром – делись, с этими, на пульте – делись… Ты иди, шутник. Пока еще до деревни дотащишься… весь самогон без тебя выдуют.
– Без меня – не выдуют!
– Погоди! А ты что на продажу волочишь?
– Тебе скажи! Нечего мне рынок забивать. Сам придумай.
* * * Огромный вороной тяжеловоз – ибо закованную в доспехи тушу воеводы Тауторикса мог выдержать далеко не каждый конь – прядал ушами и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.– Ну? – осведомился воевода. – Где они?
– Их нет, – отозвался дружинник. Из-под шлема на его побелевшее лицо скатывались крупные капли пота. – Их нет в этом лесу до самого окоема.
Тауторикс нахмурился. Эврил был не самым сильным из бхаалейнских провидцев-наймитов. Но лучшего у него н отряде не случилось.
– Не нравится мне это, – пробасил стоявший неподалеку
– Может, – насмешливо предположил один из младших дружинников, – они там все умом тронулись? Оттого и речи дурные ведут. На наших демонов тоже, бывает, как найдет, как понесет ерунду молоть – только холодную тряпку на лоб, и отлеживаться.
– Может, может… – Тауторикс яростно стиснул поводья. – А может, надеются на что-то.
– На что? – вскинулся молодой дружинник. – На шиевы громобои?
– Может, и на них, – вздохнул воевода. – Иль на что другое. Ладно. – Он приподнялся и, возвыся голос, скомандовал: – Вперед!
Они проскакали почти две тысячи, прежде чем Эврил поднял коня на дыбы.– За этим поворотом, – выдохнул он, – четверо.
– Фаулей! – не оборачиваясь, позвал воевода. – Твоя очередь.
Дружинник кивнул и, соскочив с коня, исчез в лесу. Несколько минут спустя из-за поворота донеслись заливистые трели сойта. Воевода поморщился – он-то помнил, что в здешнем лесу сойтов отродясь не водилось.– Что, они прямо так и стояли посреди дороги? – недоверчиво спросил Тауторикс, глядя на распростертые тела.
– Мне что – делать было нечего, как таскать их? – удивился Фаулей. – Как стояли, так и лежат, двое на дороге и двое около костерка.
– А котелок-то над ним не пустой, – втянув ноздрями воздух, заметил один из дружинников.
– Ох, не нравится мне это, – снова повторил Тауторикс. – Лихой народишко умом, конечно, обделен, коли против Серебряного закона идти удумал, но не такие ж они убогие!
– Может, это у них уловка была такая? – несмело предположил кто-то из дружинников. – Мы, мол, мирные путники, сидим, едим.
– Ох, не нравится… – в третий раз повторил воевода, вглядываясь в предмет, валяющийся на дороге рядом с одним из разбойников. Тускло отблескивающая штука хоть | и не походила на виданные им до сих пор громобойные палки ши, но сходилась с ними своим чужеродным урод-; ством.
Он легким движением послал вороного вперед. Шаг, второй, третий… Сноп огня и дыма вырвался из-под дорожной пыли под правым передним копытом. Падая, конь дико заржал – и, словно в ответ, из-за деревьев донеслись злые, тревожные крики.– Вперед! – взревел Тауторикс, пытаясь высвободить | застрявшую под умирающим вороным ногу. – Не дайте им уйти!
Один из дружинников, решив, очевидно, что колдовские ловушки стоят только на дороге, послал коня в галоп обочиной – первый взрыв полыхнул под задними копытами, конь грохнулся набок, и второй взрыв разорвал дружинника пополам.