Серебром и солнцем
Шрифт:
– Летучих мышей?!
Винсент улыбнулся. Боль от ожогов ушла, но повреждения едва начали восстанавливаться. Держась за стену, он добрался до угла зала и отыскал свою сумку.
– Что там? Стабилизированная кровь?
– спросила Стелла, обнаруживая неплохое знакомство с предметом.
– Да, тётушка привезла из столицы, - Винсент открыл бутыль и, теперь не пытаясь сдерживаться, ополовинил её.
– Ты мною совсем не насытился!
– хихикнула Стелла.
От солнечных ожогов не осталось следа. Винсент зажёг принесённую из дома свечу. Стелла, показавшаяся божественно
– Ты оставил картину там? Я принесу.
Она скрылась в темноте. Винсент услышал стук каблучков - вверх по винтовой лестнице, ведущей на колокольню.
Вампир засмеялся, когда она возвратилась: маленькую девушку едва было видно из-за огромного холста. Он поспешил принять у неё картину и поставил холст у стены, в бледный столб света, протянувшийся из разбитого окна.
Оба на мгновение зажмурились. Картина была самостоятельным источником света. В тёмном зале-пещере наступал ещё один рассвет. Небывалое солнце вставало над Кардой, цитаделью вампиров, видимой с высоты колокольни церкви Микаэля: золотая Корона, полукружьем за ней тени гор... Струился вниз Нэсс, полный светлых бликов, как весёлый весенний ручей. Листва ближних к Пустоши деревьев, пронзённая светом, была прозрачно-зелёной, чистой. Позолоченные пики гор растворялись в ослепительно белом небе. Невидимое солнце царило над нарисованным миром; его мощь восхищала и ужасала одновременно: всё тонуло в его сиянии. Солнце поглощало мир. Нет: сам мир стремился стать солнцем...
Сначала Винсент рисовал руины старого города: в сумерках и ночью, когда старые камни призрачно светились в темноте. Потом он надолго был заворожён предрассветной Пустошью. Но всё было не то. Он безжалостно уничтожал почти законченные этюды. Пока, однажды, там, на колокольне, не обернулся к городу, позабытой Карде - и сюжет был найден.
Винсент работал увлечённо, он почти переселился в церковь Микаэля. Он бесстрашно взял самый большой холст, хотя до сих пор не рисовал картины таких размеров. В этот раз он был заведомо уверен в успехе. Все, видевшие эту работу впервые, зажмуривали глаза и восклицали: как ярко! Художник только усмехался.
– Чудесно!
– прошептала Стелла, и Винсент попробовал объяснить:
– В Карде любой свет, даже свет солнца тускнеет. Таким должен быть настоящий рассвет над этим городом.
Эти слова вызвали в памяти старый образ. Прежде он уже говорил это или думал так! Карда, проклятый город, чьим солнцем явится Дар...
–
Воспоминания, как он думал, потерянные навек в момент обращения, возвратились - поток образов, как река в половодье. Стелла, испугавшаяся отстранённого взгляда друга, потрясла его за плечо, и Винсент очнулся. Он вздохнул и поставил пока мысленную заслонку им.
– Тебе плохо?
– тревожно спросила Стелла.
– Это из-за солнца?
Последнее было сказано тоном: "Сейчас я его потушу". Вампир засмеялся:
– Солнце для меня не опасно так, как для Высших. Не волнуйся.
Девушка с обожанием смотрела на него. Винсент испугался, что сейчас она, как и позавчера, заговорит о "капле
Молодой красивый вампир без клейма ночного убийцы пользовался немалым успехом у юных жительниц Короны. "Винсент, ты прекрасен, я твоя жизнь!", "Да, дитя Тьмы, возьми меня всю до капли!", "Мы полетим над спящей Кардой и будем смеяться в лицо ночи!" - с разными вариациями, он слышал это почти каждую ночь. Но в его новое убежище в церкви Микаэля были удостоены приходить только двое: Стелла - самая молоденькая поклонница, тихая и послушная, и Клементина. Винсент улыбнулся, представив, что было бы, если б сегодня в его логово явилась не Стелла, а грозная, решительная Клементина...
Они провели дневные часы в пустой старой церкви и сожгли несколько свечей. Они почти не разговаривали. Стелла дремала на груди вампира, а Винсент размышлял, равнодушно следя за проходом солнца по небосводу.
Он опять гадал: кто же он есть? Он чувствует боль от ожогов солнца, тело смертной способно согреть его ненадолго, а сильный страх будит его сердце - как у всех Высших. По чьей нелепой причуде ему, кукле, оставлены эти моменты возвращения в жизнь? Может быть, его суть и судьба - иные? Может быть, и для него возможно будущее и даже - возвращение в жизнь?
"Не мечтай!" - оборвал он себя.
– Что это?
– вдруг спросила Стелла. Девушка очнулась от грёз, и любопытными пальцами залезла в вырез его рубашки.
– Какой страшный шрам!
– Это от серебра. Повреждения от посеребрённого оружия долго заживают у вампиров.
– Тебя ловили охотники?
– Нет, - он замялся.
– Этот удар... прекратил мою смертную жизнь.
– Так ты умирал?
Винсент поморщился, как от боли. Он глядел в разбитое окно старой церкви. Там, в шумном мире смертных, солнце завершало путь. И Стелла затихла, спрятала коготки. Потом, испугавшись, что он отдалился от неё, порывисто, по-детски обняла, и это растопило лёд. Оба засмеялись, счастливо и беззаботно, как дети.
– Ты узнал что там, за гранью?
– спросила Стелла.
– Там?
– взгляд вампира не отрывался от золотисто-белого неба за искореженной решёткой высокого окна - Знаешь, там... ветер...
Вечером Стелла убежала домой, пока её не хватились, Винсент остался в церкви. Он спокойно спал всю ночь, а на рассвете вновь поспешил на колокольню.
Новое утро было пасмурным, и художник оставил мечту закончить картину сегодня. Но странный вампир оставался на колокольне, пока набравшее силу солнце не ударило по глазам, ослепляя.
Он отступил в тень, закрыв лицо. Глаза слезились.
– Не знал, что куклы способны плакать!
– пробормотал он.
– Да, очень интересно...
– согласился глава Ордена. Винсент прищурился, теперь заметив фигуру в тени.
– Вы? Как вы меня нашли?
Латэ улыбнулся и потряс какими-то исчерченными листами.
– Твои наброски Карды привели меня сюда - в самую высокую точку Пустоши.
– Что вам угодно?