Серебряная богиня
Шрифт:
— Да что это за птица такая? — имел неосторожность осведомиться Винго.
— Мэри-Лу, — отрывисто бросил Норт, — «Ховеркрафт» сюда!
— Такой же, как те, что летают через Ла-Манш, или еще меньше? — бесстрастно осведомилась невозмутимая Мэри-Лу.
— Самый маленький самолет, какой только есть на свете, ясно? Эта штука передвигается на воздушной подушке, держась всего в нескольких метрах над водой, если это пролив, — а невеждам вроде тебя, Винго, не мешало бы послушать! — то возникнет иллюзия, что мы легче воздуха. Я хочу, чтобы во всей этой сцене ощущалось трепетание легких крыльев бабочки. Не птицы, не пчелы, а
— А за счет чего эта штука держится в воздухе? — с подозрением поинтересовался Винго.
— Держи глаза распахнутыми. Тогда, может, увидишь, — отрезал Норт.
Едва Мэри-Лу, определенно довольная собой, молча удалилась, чтобы появиться с «Ховеркрафтом», как того требовал босс, Норт в расчете на то, что его услышат Винго и Дэзи, громко произнес:
— Черт бы побрал эту дуру!
— За что ты ее так? — запротестовала Дэзи. — Она просто старается — и все.
— Да-а… Но к чему этот невозмутимый выпендреж?
— Ты несправедлив. Она делает свое дело.
— Послушай, Дэзи, сделай одолжение: постарайся не лечить меня от предвзятости, хорошо?
Когда Патрик Шеннон заключал сделку, он старался взглянуть на нее глазами обоих партнеров. Что касается его самого, то он всегда точно знал, чего добивается, но вот мотивы другой стороны, причины, по которым она пошла на соглашение, были для него захватывающе интересны. Шеннон понимал, что ему не угадать, что именно побудило Дэзи Валенскую, богатую молодую женщину, принятую в лучшем обществе, работавшую исключительно ради того, чтобы не умереть со скуки, и, по ее словам, не желавшую известности ни при каких условиях, вдруг ни с того ни с сего согласиться стать главным действующим лицом в рекламной кампании «Элстри». «Причины личного характера», — так ответила Дэзи на его вопрос. Но что это за причины? Зачем понадобился ей этот миллион долларов на ближайшие три года? Если она на самом деле та, за кого он ее принимает, — а думать иначе у него не было оснований, — то концы с концами тут явно не сходятся.
Уже несколько месяцев он то и дело возвращался к этому вопросу, курсируя в интересах корпорации в Калифорнию, где промотался несколько недель, затем дважды в Токио и один раз во Францию. Этот зияющий пробел в понимании случившегося беспокоил его постоянно. Он смутно подозревал, что угодил в какую-то ловушку и вокруг него творятся вещи, над которыми он, Шеннон, не властен, но замотанность, неизбежно порождаемая управлением гигантским конгломератом, не давала ему возможности заняться разрешением мучившей его загадки.
К сожалению, Шеннон не имел доверенного лица из числа заместителей, с кем мог бы обсудить это не вполне обычное дело, да и не такой он был человек, чтобы делиться своими сомнениями с другими людьми. В корпорации его слово являлось законом: став его подчиненным, человек обязан был смириться с тем, что босс в любую секунду может влезть в дела, относящиеся к кругу его обязанностей, а коли ему не нравилось — искать себе другую работу. Но зато никому из подчиненных не приходилось беспокоиться, что кто-то из любимчиков нашепчет что-нибудь негативное их патрону и перессорит его с ними. Таких любимчиков-интриганов у Шеннона просто не было, а проблемы, трудности, напряженные ситуации, череда ударов и контрударов, составляющие сердцевину корпоративной жизни, — все
Пока «Даймлер» катил его из аэропорта Хитроу в «Бас», где остановился Норт со всей компанией на время съемок последнего, третьего, ролика в замке Беркли, Шеннон раздумывал над тем, что, похоже, он действительно придает исключительное значение проблеме, стоящей перед компанией «Элстри». Еще ни разу он лично не выезжал на место съемок. До сих пор он просто платил людям, чтобы они делали рекламу хорошо, и платил достаточно.
«Когда же это со мной началось?» — спрашивал он себя. Когда это «Элстри» перестала быть всего лишь тревожной позицией в балансовом отчете его суперконцерна и превратилась во что-то почти личное?
— Не заезжайте в гостиницу, — бросил он шоферу, и они отправились прямиком к месту съемки. — Где тут снимают рекламу? — обратился Шеннон к человеку, продававшему у замка входные билеты.
Тот высунулся из окошка кассы, примостившейся подле сторожевой башни серого камня.
— Скорей всего вы найдете их в «Боулинг Элли», сэр.
— Не могли бы вы показать, где это находится, и я…
— Надо пройти через весь замок, сэр… Послушай, Милдред, посиди в кассе, пока я проведу джентльмена в «Боулинг Элли».
По его тону чувствовалось, что он с удовольствием поразмялся бы и взглянул, что на самом деле происходит в «Боулинг Элли».
Добровольный гид тщетно пытался обратить внимание американца на местные достопримечательности. Шеннон всем своим видом выражал нетерпение и нигде не замедлил шаг.
Гид то ли не был расположен, то ли просто не мог идти быстрее, и Шеннон смирился с неизбежностью и подчинился его неспешному ритму движения. При этом он чувствовал, как каждый шаг вызывает в груди ноющее и давящее ощущение, не желавшее проходить.
Наконец после долгих скитаний по замку они вышли из южного флигеля, и там, внизу, Шеннон увидел знакомые предметы — кинокамеры и юпитеры, до него донеслись знакомые звуки, которые он так долго жаждал услышать. Правда, людей вокруг почему-то не было.
— А где все? — спросил он.
— Вероятно, пьют чай, сэр, — ответил гид.
— А где, вы думаете, они могут пить чай?
Пожилой кассир указал на окруженный деревьями летний домик, видневшийся неподалеку.
— Там конюшня и псарня Беркли, — пояснил он. — И ваши друзья оставили в этом месте свои большие машины, сэр.
— Так я, значит, мог бы сразу проследовать прямо туда? — резко обернувшись к гиду, спросил Патрик.
— Но, сэр, тогда вы бы не увидели нашего замка! — с укором воскликнул старик.
Шеннон, не говоря ни слова, быстро зашагал прочь по склону, спускавшемуся прямо к конюшне. Рядом с заброшенной «Боулинг Элли» находился пруд с лилиями, к которому вела каменная лестница. Поспешив к ней, он решил, что оттуда, по-видимому, открывается чудесная перспектива — поля, деревья… К пруду Шеннон уже не шел, а буквально бежал, сгорая от нетерпения.